– Странно...
Степанян опустил голову, он всегда так делал, когда не хотел, чтобы собеседник по лицу прочел его мысли, ведь ему самому это не раз удавалось.
– В чем странность? – забеспокоился Мирон Демьянович. – Вы связываете ужей с теми убийствами, когда рядом с трупами находят игрушечных змей?
– Вы и это знаете? – удивился Степанян.
– Ну, так... Слухами земля полнится. Во всяком случае, Кривун убит, а я еще жив... Полагаете, уж в моей постели знак и мне?
– Не берусь утверждать...
Степанян на минутку замолчал, обдумывая ответ: стоит ли и дальше пугать банкира или замять историю с пресмыкающимися? Он склонялся попугать Мирона, поэтому быстро прикинул свою выгоду в этом случае. Энс получил живого ужа, не исключена вероятность, что это предупреждение о его скорой и внезапной кончине. А раз так, значит, за банкиром числятся крупные грехи, за них и грядет расплата. К его подпольным делам не подобраться. У этих господ все схвачено, есть масса высокопоставленных особ, которые всегда защитят от монстров из прокуратуры несчастного банкира, добывающего корочку хлеба в поте лица. Но когда он сам испугается за свою бесценную жизнь, то, может быть, начнет делать глупость за глупостью, в панике это немудрено. Таким образом, не исключена вероятность, что Степанян разворошит клубок настоящих, калиброванных гадюк, которые пострашней ужей под одеялом. А когда на руках у следствия будут факты, то никакие вышестоящие чины не помогут банкиру.
– Вы думаете, как я, но не хотите в том признаться, – тем временем сказал Мирон Демьянович.
– В общем-то... да, я думаю именно так, – сделал выбор Степанян. – Скажите, вы были знакомы с Виктором Фалеевым, Инессой Роменской?
– Нет.
Степанян еле сдержал улыбку, ведь банкир лгал, хотя бы одного из названной парочки он знал лично, судя по бегающим глазам.
– Конечно, вы можете что-то скрывать, недоговаривать, путать меня, – сказал Степанян. – Мирон Демьянович, ваша жизнь для вас не имеет значения?
– Что за чушь вы говорите? – без напора, но грубовато произнес Мирон Демьянович. – Найдите хоть одного человека, которому недорога жизнь. Впрочем, есть и такие – самоубийцы. Я не из их числа.
– Тогда как вы объясните, что убивают разных людей, которые будто бы незнакомы друг с другом, тем не менее мы находим резиновые игрушки рядом с их трупами? Как выяснилось, Кривуну тоже подбросили, правда, живую игрушку. Какая мысль напрашивается? Во-первых, убивает одно лицо, убивает не спонтанно, а конкретных людей. Во-вторых, убитых что-то объединяет, не так ли?
– Я не знаю, что вам ответить. Ну, допустим, о Роменской я слышал, но не встречался с ней ни разу.
– От кого слышали?
– От Кривуна. Она ему помогала, в чем – я не интересовался. А кто такой... Фалеев, да? Понятия не имею.
– Скажите, а почему Кривун вам делал супердорогие подарки? Вы ему не родственник...
– Какие подарки? – Степанян, чтоб не тратить попусту время, положил перед ним ксерокопии дарственных. – Копии? – занервничал Мирон Демьянович. – Где вы их взяли?
– У Кривуна в столе.
– Вот сволочь, – вырвалось совершенно непроизвольно у Мирона Демьяновича. – Ну, да, да... Подарил мне. По дружбе.
– Извините, не убедительно, – улыбнулся Степанян, а про себя отметил: вот где копать следует, серьезно копать.
– Но это так, – твердо сказал Мирон Демьянович.
– Ничего не хотите добавить?
– Нечего мне добавлять.
Степанян попрощался и ушел. Мирон Демьянович некоторое время сидел, обхватив голову руками, потом вызвал секретаршу, которая из-за шефа задержалась на работе:
– Закажи номер в отеле, хочу отдохнуть.
– В каком отеле? – приготовилась она записать.
– В каком будет место! – гаркнул Мирон Демьянович. – Испания, Португалия, Франция, да хоть Гренландия! Мне все равно. И билеты на самолет.
– Сколько билетов?
– Два. На ближайшее время. И никому ни слова, куда я поеду.
В это же время Степанян позвонил заму:
– Вы где, Владимир Васильевич?
– В кабинете, кино смотрю.
– Сейчас подъеду, есть новости.
Глава 20
Лера не уходила, а ждала, что Антон остынет и все же захочет выслушать ее. Она собиралась с духом, отбирая из того, что произошло, главное...
В ту злополучную среду Генрих остановил автомобиль на лесной поляне, залитой ярким солнцем, пахнущей соком свежей травы. Здесь превалировали два цвета – густой зеленый и желтый, так ведь конец мая, природа только-только набрала силу, поражая своим совершенством. Лера открыла дверцу, вдохнула глубоко:
– Какой воздух!
– А место? – спросил Генрих, выйдя из автомобиля. – Здесь никого не бывает, далеко от города.
Лера сняла босоножки, ее ступни погрузились в мягкую траву. Генрих доставал из багажника и ставил на землю коробки, а она топталась, получая наслаждение от щекотавшей кожу ног травы, огляделась и произнесла:
– Не знала, что у нас есть такие красивые места. А что это там?
– Где? – расстилая плед, оглянулся он. – А! Там протока.
– И можно купаться?
– Конечно. Вода чистейшая, здесь глубоко и даже рыба водится, но мы ее ловить не будем. Иди окунись, а я пока разведу костер.
– Костер? Зачем? – рассмеялась Лера, сбрасывая легкое платьице и оставаясь в раздельном купальнике.
– А шашлыки? Без шашлыков в райском месте нельзя.
Он замер, глядя на нее с восторгом. У Леры фигура была великолепная, точеная, несмотря на то что она два года назад стала матерью. Лера следила за собой, потому что больше заняться было нечем, всепоглощающая скука точила подруг и ее, а от скуки каждый ищет средство сам. Подруги испробовали практически все, но скуку усугубляла именно вседозволенность, Лера их не понимала. Не понимала до тех пор, пока не познакомилась с Генрихом, тут-то и случился переворот в ее сознании. Муж был занят только работой, занят настолько, что иногда в постели отбывал повинность – так часто казалось Лере, которой мало было должности жены, хотелось стать любимой женой. А на любовь у Антона не хватало времени, ей стало чудиться, что она красивое дополнение к успехам мужа, и только. Лера воспитывалась в интеллигентной семье, денег им всегда не хватало, но когда их стало много благодаря мужу, исчез смысл жизни.
И вдруг случайно ей встретился Генрих – человек из другого мира, где не деньги главное, а сама жизнь. Он пригласил ее на выставку местных художников, обнаружил неплохое знание и понимание живописи. Давал диски с фильмами лучших режиссеров, потом в баре они спорили, что хотел сказать автор. Гуляли в укромных уголках города, наговориться не могли, а темы... их всегда было полным-полно. Ни разу Генрих не притронулся к ней, был предупредителен и заботлив, лишь смотрел на Леру обожающе. А она увлеклась им, он заворожил ее своей обходительностью, непринужденностью, тактом, вниманием. Однажды в парке ни с того ни с сего он вдруг с болью сказал:
