Андрюс напряг губы, как делал всегда перед тем, как заговорить по-английски.
– Хорошо, но ты ходишь первым! – Он услышал свой голос и почувствовал, как губы двигаются в такт услышанному.
– Конечно, я же черный, – смешливо сказал Поль. – И ходить буду я, а двигать – ты.
Андрюс кивнул, и улыбка осветила его лицо, как луч ударившего в глаза солнца. Он зажмурился. Рука нашла бокальчик с коньяком. Приятный, хоть и резковатый запах ударил в нос.
– Поль, за тебя! – прошептал Андрюс, не поднимая век.
Улыбка словно отдельно от Андрюса сделала глоточек коньяка и слегка опьянела, стала еще светлее.
– Третью справа в первом ряду. Налево. Он съест твою шашку! Белые проигрывают! Будь внимательнее! – снова слышал Андрюс голос Поля.
– Белые проигрывают, – Андрюс кивнул. – А черные умирают слишком рано, – добавил он шепотом и тут же испуганно открыл глаза, посмотрел напротив, проверяя, не слышал ли его кто-нибудь.
«Зачем я говорю с ним по-английски? – подумал. – Теперь я могу с ним говорить и по-литовски. Теперь он поймет, а другие – нет!»
Poli, man tavęs gaila! Ir savęs gaila. Aš taip norėjau, kad tu mums su Barbora parodytum Kamerūną, nuvežtum prie vandenyno!
[87] – зашептал Андрюс и заметил, как на него вопросительно посмотрел из-за стойки Жан-Мишель.
– Encore un café?
[88] – спросил он оттуда.
– Et un cognac!
[89] – добавил Андрюс.
Он сидел и разговаривал с Полем, закрыв глаза и попивая то коньяк, то кофе. Шум и чужие голоса начнут тут звучать ближе к вечеру, после окончания рабочего дня, когда сюда зайдут на бокал вина или пива постоянные клиенты по дороге домой, когда кто-нибудь из них задержится, зацепившись разговором о другого такого же. Кто-то будет говорить с Жан-Мишелем, всегда готовым быть и слушателем, и собеседником. Кто-то уткнется взглядом в лежащие на стойке бара местные газетки, в которых новости всего мира поместятся на одной странице, а новости Арраса, Ланса и Вими разползутся на двадцать, и именно этими новостями будет одинокий читатель «заедать» свой предпоследний бокал пива, свой каждый новый предпоследний.
Знакомый голос отвлек Андрюса от «разговора» с Полем и заставил открыть глаза.
У стойки стоял человек в клетчатой темно-зеленой куртке, опустив на стойку рядом свою кепку верхом вниз. Он уже держал в руке бокал вина и разговаривал с барменом, жестикулируя только левой, свободной рукой.
«Надо спросить, как его зовут! – подумал Андрюс, узнав таксиста-бельгийца. – Ведь он мое имя знает и уже выкрикивал его в громкоговоритель!»
Андрюс вспомнил, как смешно и странно звучало его имя с французско-бельгийским акцентом: «Андр-р-рус!»
Полчаса спустя таксист, у которого Андрюс так и не спросил имя, вез своего пассажира в Ла Форе.
Ехали молча и только когда машина съехала на лесную дорогу и закачалась на ней, наезжая на приподнятые корнями деревьев края, водитель несколько раз бросил на Андрюса задумчивый взгляд.
– В котором часу заехать за вами? – спросил он, остановив минивэн перед знакомой развилкой.
– Ну… как обычно, – заговорил Андрюс сбивчиво, понимая, что «как обычно» – неправильно и приносит неудобство не только Барборе. – Нет, лучше раньше. К одиннадцати… или в полодиннадцатого.
Таксист кивнул.
– Я посигналю, когда подъеду! – сказал.
Машина уехала. Андрюса сами ноги вели к колючей проволоке. А думал он о Поле и о сне, вернувшем его в Париж, в церковь Черной Мадонны на отпевание мальчика.
Переступив через проволочное заграждение и зацепив при этом верхнюю стальную нить, Андрюс почувствовал слабый удар тока. И улыбнулся, уже заходя дальше, в глубь этого запретного леса.
Двадцать – тридцать шагов, и под ногами словно завибрировала, задышала земля. Он остановился, осмотрелся. И отправился еще дальше вглубь. Он никогда не доходил до проволочного ограждения с другой стороны. Интересно, как долго до него идти?
Позади остался знакомый, его рукой расчищенный, его ухом недавно согретый кусочек земли. Но он прошел дальше.
И остановился там, где еще не был, возле очень глубокого – метра три – кратера давнего разрыва мины или снаряда. Опустился на корточки, погладил рукой палые листья – они были сухими. Осторожно раздвинул их, оголил кусок земли. Лег, приложил ухо. И сразу нырнул в звуки и шумы нижнего мира. В глазах зажглось любопытство. На губах появилась осторожная улыбка. Но она исчезла при первых же гулких, тяжелых и замедленных звуках, которые в его воображении рисовали всегда только одну картинку – ржавый снаряд пытается пробраться сквозь почву, насыщенную камнями и железными осколками, пробраться наверх, всплыть, как подводная лодка. И на фоне этого гула с глухими металлическими нотками стали проявляться другие, более слабые и более близкие звуки, звуки самой подземной жизни. Может, и корни деревьев, растущих поблизости, утолщаясь и продвигаясь, тоже теснили землю, добавляя в нее свои звуки, которые Андрюс не смог бы определить и выделить из подземного шума.
Он слушал землю не менее получаса, когда зазвонил мобильный.
«Барбора», – немного раздраженно подумал он, усевшись на листья и вытаскивая телефон из кармана куртки.
Но экран подсказал имя звонившего, и это была не она.
– Да, привет Ганнибал! – сказал Поль.
– Привет! Мы похоронили Поля, – тяжелым голосом сообщил звонивший.
– Я знаю…
– Ну вот и все, что я хотел тебе сказать.
– Подожди, – попросил Андрюс. – Можно тебя кое о чем спросить?
– Да.
– Перед похоронами его отпевали в церкви?
– Конечно.
– И ты принес с собою мою трость, ту, которую я подарил Полю?
– Да. – В голосе Ганнибала прозвучали нотки удивления.
– А потом ты положил ее Полю в гроб?
– Откуда ты знаешь?
– Положил, а затем вынул и ушел с ней?
– Я думал… я оставил ее себе на память. Тебе кто-то рассказал?
– Нет, приснилось, – спокойно объянил Андрюс.
– Это тебя Поль научил? – осторожно спросил Ганнибал.
– Чему?
– Его бабушка могла видеть во сне то, что происходит с родственниками. И научила его. Он тебе не говорил?
– Нет, не говорил…
– У него скоро день рождения, – произнес Ганнибал, вздохнул и пропал. Короткие гудки заставили нажать на кнопку отбоя.
