В этих процитированных воспоминаниях В. Г. Комарова о Верховском – ни слова. Очевидно, что Верховский свое присутствие в Белграде, по крайней мере, не афишировал.
На том, что «всеми событиями» в Белграде руководил именно Гартвиг, в свое время сильно настаивал академик Н. П. Полетика. Он писал: «Политика Сербии была политикой Гартвига, а не политикой Пашича, и во всех важных вопросах Пашич был лишь рупором замыслов и решений Гартвига»
[73].
Н. Полетика, делая упор на личные качества Гартвига, считал его деятельность в качестве посланника контрпродуктивной. «Ведь Н. Г. Гартвиг, – писал Полетика, – бывший директор 1-го Департамента министерства иностранных дел… отличался не только своими способностями и рвением к службе, но и известной всем грубостью, заслужившей ему прозвище “старшего дворника”, соединенной с самыми вольными политическими замашками. Вдали от Петербурга, в специфической заговорщицкой обстановке Сербии он мог легко поддаться соблазну вести там свою собственную “энергичную” политику – за что судьба и послала ему, как известно, вскоре после Сараевского убийства, апоплексический удар при его таинственном объяснении об этом злодеянии в австрийском консульстве в Белграде»
[74].
Пикантность ситуации заключалась в том, что во взаимоотношениях руководства русской дипмиссии было, мягко говоря, не все в порядке, что и отмечал в сербском дневнике Верховский. Это можно объяснить тем, что во многом взгляды на проводимую политику у Гартвига и Штрандмана расходились. Гартвиг по этой причине держал своего заместителя подальше от своих близких контактов с сербскими политиками. Штрандман (особенно в начале своей службы в Белграде) строго держался официальной линии российской политики, а Гартвиг всегда вел свою, очень просербскую линию, вызывая в российском МИДе головную боль. Политика Сазонова не отвечала «общеславянским» интересам, что возмущало Гартвига. В свою очередь сербский премьер Пашич постоянно по всем вопросам советовался с Гартвигом, как «брат с братом».
Дипломатический корпус весьма отрицательно относился к супругам Гартвигам. Посланник отвечал своим недоброжелателям взаимностью. Штрандмана он представил наследнику королевичу Александру как австрофила, после чего тот даже не желал его видеть (С. дн. 2.II).
Штрандман действительно был мало известен и в Белграде и при королевском дворе. До самой смерти Гартвига никто из членов династии с ним не общался, за исключением случая, когда во время торжественого приема в королевском дворце в 1912 году, устроенном по случаю именин короля Петра 29 июня (12 июля). Тогда король Петр спросил Гартвига, указывая пальцем на Штрандмана: «А кто этот молодой человек?»
[75] Со временем отношения Штрандмана с королевичем (а затем и королем) Александром изменились явно в лучшую сторону.
По мнению Штрандмана, Гартвиг пользовался тогда в Сербии всеобщим уважением, тогда как супруга посланника, Александра Павловна Гартвиг была «львица в отставке» – но со всеми «зубами в челюсти»
[76].
В своих воспоминаниях Штрандман отметил интересный эпизод с госпожой Гартвиг. Перед отъездом ее в Константинополь, она шла к королевскому дворцу, чтобы отдать свой визит. Пройти нужно было совсем немного (российская миссия находилась всего около 50 метров от калитки дворца – перейдя через улицу Короля Милана), и тут… черная кошка перебежала ей дорогу! Это, по ее мнению, предвещало большие несчастия, что в скором времени и подтвердилось…
10(23) июля 1914 года австро-венгерский посланник в Белграде барон Гизль в 6 часов вечера передал сербскому правительству вербальную ноту с изложением требований монархии относительно подавления велико-сербского движения и наказания соучастников сараевского покушения. Для ответа был предоставлен срок в 48 часов.
Сараевское убийство, которое Гартвиг назвал «гнусным злодеянием», спутало все карты, напряжение нарастало, и в этих условиях он старался сделать все от него зависящее, чтобы снивелировать ситуацию. Естественно, что он в первую очередь отправился в Австрийское посольство…
Об обстоятельствах смерти Гартвига сообщали белградские и русские газеты. Газета «Русский инвалид» спустя некоторое время сообщала подробности: «Русский посланник гофмейстер Н. Г. Гартвиг, супруга которого находилась в Константинополе, прибыл в 9 часов вечера в австро-венгерскую миссию, где был принят австро-венгерским посланником в его рабочем кабинете. Гартвиг занял место на диване, австро-венгерский же посланник сидел напротив в кресле. Во время беседы, ведшейся в самом мирном тоне, Гартвиг вдруг, схватив рукою за грудь около сердца, поник головою и упал на пол. К русскому посланнику немедленно бросился австро-венгерский посланник и поднял его вновь на диван. Призванные австро-венгерским посланником на помощь лица из состава миссии приступили к приемам искусственного оживления. Через пять минут явился первый врач, по прибытии которого Гартвиг скончался. Двое других врачей, приехавших вслед за первым, могли только констатировать смерть, происшедшую вследствие разрыва сердца. Приблизительно в это время прибыла дочь посланника Гартвига, которой врач сообщил, что ее отцу сделалось дурно, и заставил ее пройти в другую комнату. Через несколько минут тело гофмейстера Гартвига было перенесено в здание русской миссии»
[77].
На следующий день в русской миссии в присутствии регента-наследника королевича Александра, принца Павла, дипломатического корпуса, министров, во главе с председателем совета министров Пашичем, высших государственных деятелей, представителей всего белградского общества, как политического, так и военного, митрополитом Дмитрием была совершена панихида по скончавшемся русском посланнике гофмейстере Гартвиге. Печать без различия направлений оплакивала кончину Гартвига как незаменимую утрату для Сербии. С благодарностью отмечались его неустанные заботы о жизненных интересах сербского народа, отмечалась его способность «согласовывать эти интересы с задачами России», и высказывалось всеобщее горячее пожелание, чтобы останки усопшего были погребны в Сербской земле, за счет казны.
Сербы тогда не сомневались, что Гартвига отравили австрийцы.
Церемония его погребения 18 июня (1-го июля) 1914 года превратилась в огромную русофильскую манифестацию, которую возглавил премьер-министр сербского правительства Н. Пашич. В девять часов утра траурная процессия двинулась из русского посольства в собор. Впереди шло все духовенство Белграда во главе с митрополитом; затем шло бесчисленное количество депутаций с венками со всех сторон Сербии: «Нашему Николаю Гартвигу», «Великому приятелю сербского народа»… За гробом шел весь дипломатический корпус, родные, знакомые, русская колония, войска и масса народа. По всему пути шпалерами стояли войска. Порядок не нарушался нигде.
