Н. А. Епанчин допустил несколько неточностей: И. П. Верховский не был моряком, в Пажеский корпус Александр Верховский был переведен из Александровского кадетского корпуса, а о том, что Ольга Николаевна Верховская страдала неврастенией, сведений ни в личном архиве, ни в семейных преданиях не сохранилось. Но сохранилось нечто более важное и интересное: дневниковые записки о покушении на императора Александра II и отношение к этому преступлению семнадцатилетней Ольги Николаевны.
Как известно, разрушительные тенденции в Российской империи начинались задолго до начала революционных событий 1917 года. Так, убийство Царя-освободителя вызвало в высших сферах настоящий шок, а бывший министр внутренних дел России граф Петр Александрович Валуев (1814–1890) записал в дневнике: «Войско у нас еще здорово. Все прочее – увы! – гниль!»
[313]
Пагубный наплыв социальных идей, проповедуемых теми личностями, которые с легкой руки знаменитого романиста И. С. Тургенева получили и носили громкую кличку нигилистов, не могли не сказаться на политическом фоне России времен реформ Александра II. Это была серьезная социальная болезнь, если не сказать «зараза», захватившая многих «передовых» людей. И не только в России. Любой мечтатель, фанатик или честолюбец с геростратовым комплексом, жаждущий всемирной (никак не меньше!) популярности, считал себя вправе вершить по своему усмотрению дела, на которые его никто не уполномачивал.
Саркастический М. Е. Салтыков-Щедрин был автором крылатой фразы, ярко показывающей, к каким «идеалам» стремилась в то время радикальная часть русской либеральной интеллигенции: «Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то, кого-нибудь ободрать»…
Г. Принцип, с выстрелов которого началась величайшая катастрофа в истории мировой цивилизации, тоже считал себя учеником народовольцев, число которых на момент покушения 1 марта 1881 года на Александра II Освободителя было на всю Россию микроскопически мало – всего 51 человек!
Вот описание покушения, сделанное Ольгой Николаевной Колошиной:
«Суббота 28 февр[аля]
Сегодня встала рано. Приобщилась и в 11 часов была дома. Папочка принес мне из библиотеки книги – я начала переводить «Соmeth up my flower». Рано легла спать.
Воскресенье 1 марта.
Встала поздно с счастливым сознанием, что некуда бежать до 2 часов. До 3 ч. ждала Антоновича, но он не приехал. В 3¼ вышли гулять, и на углу Невского и Литейного поклонился папе какой-то седой господин, который окликнул его и говорит:
– Вы не слышали, какое это ужасное несчастье?
– Что такое?
– В государя бросили две разрывные бомбы. От первой карета разлетелась вдребезги, государь встал, перекрестился, в эту минуту вторая бомба ударила ему под ноги; он упал, и его подняли в очень плачевном состоянии.
– Где это случилось? – спрашивает папа.
– У театрального моста – недалеко от дома Афросимова. (правильно Офросимова. – Ю. С.)
Мы побежали туда; масса народа. В доме Конюшейного правления выбиты все стекла, цепь солдат окружила место происшествия. Ничего нового не узнали. Приехали домой – мамочка встречает – знает, в государя стреляли, ранили в щеку и руку.
– От кого ты узнала?
– Настасья приходила и рассказала.
В семь часов прибыли нам сказать, что государь скончался – истек кровью. Мамочке сделалось дурно – насилу привели ее в чувство. В 8¼ поехали к ОКЗ
[314]
узнать подробности.
На улицах тишина необыкновенная. Были: м-ме Смоборская (нрзб), Свечина, Демидова и Попаригопуло. Заешников видел очевидца – вот его рассказ: «Государь с развода в Михайловском дворце поехал к Екатерине Михайловне, пил там кофе и оттуда отправился по набережной Катерининского канала. У Театрального моста человек, одетый крестьянином, бросил бомбу под ноги лошадей двоих казаков, которые обыкновенно сопровождают государя. Казаки оба упали мертвые. Вторая бомба попала в карету – раздробила ее заднюю часть. Госуд[арь] вышел невредимый, и хоть кучер и сказал ему, что может еще все-таки довести его – он прошел в сопровождении казаков два шага и спросил – схватили ли негодяев. Ему ответили, что – да.
В то время, как он делал третий шаг какой-то, одетый оборванным крестьянином, бросил ему под ноги третью бомбу. Государь упал и проговорил:
– Помогите…
Осколки этой бомбы ранили пажа Каминского, шедшего мимо, убило наповал мальчика, несшего корзину с мясом. Всего ранено 17, убито 3 казака и ранено 9.
В это время проходила мимо рота морских солдат
[315]
, они бережно подняли государя, который был в полной памяти. Он обратился к проходившему кавалергарду графу Генрикову и слабым голосом попросил его снять с него каску, надеть фуражку свою и покрыть лицо носовым платком, – вероятно для того, чтобы не было видно мучений, выражавшихся на лице, и скрыть на щеке рану, из которой текла кровь. Ранен также полицмейстер Девскржицкий (правильно Дворжицкий Адриан Иванович, ск. в 1887 году. – Ю. С.) осколком и ударами ножа одного из злоумышленников. Государя повезли шагом на санях Дворжиц[кого]. Кровь лилась рекой всю дорогу. Когда его внесли на лестницу, он сказал:
– Священника, цесаревича, Владимира, Адлерберга.
За ним тотчас вошел цесаревич и В. К. Михаил Николаевич. Бажанов приобщил государя Св[ятых] Т[айн] и в 3 часа 35 минут он скончался.
Леночка и Оля у тетки не были, они в опале, как пояснила их мать, и второй день к ней не показываются – да потом обе расклеились от говения. Уехали.
Понедельник 2 марта 1881
Сегодня уже вышел Манифест Александра III. После завтрака пошли гулять и встретили у подъезда Попаригопуло. Был сейчас во дворце и рассказывает, что вся царская фамилия в ужасном горе. На улице толпы народа; у Аничкова дворца стоят массы – ждут выхода нового государя.
