«Весьма религиозен – богобоязнен. Умственно развит не по летам, но взрослого из себя не делает, резвясь в свободное время, как малый ребенок. По характеру общительный, чуткий, правдивый, сильно самолюбив, в занятиях прилежен и настойчив. Всегда весел, натура увлекающаяся. Нервен и вспыльчив… Мать свою любит всем сердцем. С товарищами уживчив, помогает им в занятиях, участвует в подвижных играх… Духовное развитие выше возраста… Способности блестящи… Весьма любознателен и прилежен… Играет на флейте»
[343].
Религиозность и богобоязненность воспитывались в Александре с раннего детства. Из документов личного архива видно, как его отчим генерал М. А. Огранович прививал своим детям такие ценные качества. Огранович писал: «Помни, что всякое дело, а тем более начало ученья в Корпусе надо начинать с моленья Господу Богу о даровании сил и разума для преодоления наук». (л. арх.).
13 октября 1901 года Верховский по прошению, поданному 19 марта 1901 года его матерью Ольгой Николаевной на имя «Его Императорского Высочества Главного начальника Военно-учебных заведений» великого князя Константина Константиновича, был переведен в Пажеский ЕИВ корпус. И здесь в ранжирных списках по успеваемости Александр Верховский – всегда первый. Так, при переходе в старший специальный класс весной 1904 года у него средний балл 11,93 при максимальном 12. Лишь по тактике у него было 11 баллов, но 12 баллов не получил ни один из сослуживцев его роты. Никто тогда не мог себе представить, что через двадцать лет А. И. Верховский станет автором лучших в стране учебников по тактике.
После смерти генерал-майора И. П. Верховского опекуном осиротевшего Александра была назначена его мать, которая должна была периодически отчитываться перед С. – Петербургской Дворянской опекой о расходах. Среди полученной Ольгой Николаевной в 1903 году суммы в 328 руб. ½ коп. значились и расходы, связанные с пребыванием ее сына в Пажеском корпусе:
Дано на руки с января по август по 5 руб. в месяц – 40 руб.
Уплата за каску – 25 руб.
Уплата за тесак (6 руб.) и высокие сапоги (14 руб.) – 20 руб.
[344].
К увлечениям пажа Александра можно отнести игру в шахматы, занятия фотографией. В 1897–1898 годах был церковным певчим. Уроки рисования он брал у известного художника Александра Богдановича (Готфридовича) Виллевальде и за успехи был удостоен получения фотографии с автографом этого признаннного мастера живописи (л. арх.).
Верховский очень много читал, отдавая приоритет исторической литературе. Ему надолго запомнился многотомный труд И. И. Голикова, первого русского историка, наиболее полно написавшего о жизни и деятельности Петра Великого, которого тщательно изучал А. С. Пушкин при подготовке материалов для своей будущей истории о Петре Первом.
13 августа 1904 года Александр Верховский утвержден фельдфебелем, а 22 августа он был произведен в камер-пажи. Началась его придворная служба.
В воспоминаниях пажей имеются интересные сведения об исключительном служебном положении фельдфебеля Пажеского корпуса, который был своего рода «идол», «бог», на которого все пажи смотрели со страхом, благоговением и восхищением. Когда фельдфебель каждое утро величественно проходил через рекреационные залы младших классов для рапорта директору, игры и шум прекращались. Видимо, такая привычка к дисциплине укоренялась в воспитанниках надолго. Во всяком случае, по семейному преданию, в семье Александра Ивановича «все ходили по струнке».
Звание камер-пажа автоматически давало своему носителю высокую привилегию быть единственным камер-пажом самого государя, а фельдфебель пажеской роты считался старшим среди фельдфебелей всех военных училищ.
В Пажеском корпусе существовал обычай, согласно которому фельдфебелю вручалась шпага, которая переходила ежегодно от фельдфебеля к фельдфебелю с выгравированными на ней фамилиями предыдущих владельцев. Где сегодня та шпага с именем Верховского и других представителей этого привилегированного учебного заведения, давшего России столько выдающихся личностей? Сохранилась ли она для истории, пусть даже и в частной зарубежной коллекции?
Надо полагать, что в рукописный вариант своей книги «На трудном перевале» в 1937 году Александр Иванович (по понятным причинам) никак не мог включить подробные воспоминания о своем пребывании в Пажеском корпусе, придворной службе и отношении к императору. И понятно почему. Эти воспоминания, основанные на «дневниках и записках», сохранившихся у него со времени обучения в корпусе, Верховский начал писать еще в тюрьме, где он находился в заключении в качестве заложника ЧК. Позже, в 1924 году, воспоминания под названием «На переломе жизни» были опубликованы в журнале «Былое»
[345].
Воспоминания позволяют переосмыслить некоторые устоявшиеся ошибки и заблуждения, сделанные даже выдающимися нашими современиками. Верховский вовсе не был «типичным интеллигентом, забредшим в армию», как полагал А. И. Солженицын. Верховский писал, что попал в военную среду не случайно, а «под влиянием семейных преданий и личных моих предрасположений, военное дело меня тянуло, было мне по душе»
[346].
Верховский не пытался скрыть и многие нелицеприятные факты, с которыми он столкнулся в стенах Пажеского корпуса и которые были ему явно не по душе. Обостренное чувство справедливости было отличительной чертой характера Верховского. Его возмущало отношение пажей, принадлежавших к высшему обществу, к «низшей расе – народу», которое складывалось по примеру «отношения к своему лакею или повару»
[347].
Совершенно особый характер представляло участие пажей (хотя бы и просто в виде статистов) в придворных празднованиях и церемониях. Верховский вспоминал: «Как в волшебной сказке, жизнь переносила нас в совершенно иной мир, совершенно далекий от корпуса, с его монотонным, рутинным обиходом, в обстановку блеска и роскоши, в обстановку, где чувствовалось, был завязан узел всей жизни России, в непосредственную близость царя и всех «великих мира сего», которых мы там видели и слышали»
[348].
Верховский с чувством глубокого почтения отдавал дань деяниям великих соотечествеников, чьими трудами создавалось все то великолепие, которое ему посчастливилось созерцать. По его мнению, «каждый участник был невольно поражен грандиозностью картины, которая как-то олицетворяла собой великий масштаб той огромной страны и огромной власти, олицетворением которой являлся император»
[349].
