– Коля, – только что не простонал Александров, когда Трофимов, уже с папкой, зашел к нему. – Ведь полтора ярда живых денег! Мы бы заткнули военные дыры, утоптали бы Жмужкина, поставили бы на ноги этот чертов холдинг.
– Опять двадцать пять! Не думай ты о Mediobanca. Если до конца года от этого говна отмоемся, нам ничто не помешает вернуться к вопросу в следующем году. Мы Скипе нужны не меньше, чем он нам, он и через год к нам придет.
За Колей закрылась дверь, а Александров уставился в окно. Не может быть, чтобы из-за одной бумажки, которую кретин-председатель антимонопольной службы подмахнул, не читая… Не может быть, чтобы все прахом. К вечеру он точно придумает, как спасти… Нет, не банк. Банк спасать нечего, это у Коли паранойя. Сделку надо спасать. Какой следующий год, сделка ему нужна сейчас! Не может быть, чтобы все зря, этого просто не может быть. Так… А что если… Ну да! В конце концов, Берлускони об этом может лично «папу» попросить.
Точно! Уж если скакать со льдины на льдину, то сейчас надо именно, чтобы Берлускони попросил «папу». Скипе не придется долго объяснять, что и зачем. И даже – как это сделать. Мысль проста, как три копейки. Александров даже повеселел.
– Константин Алексеевич, – снова вошла Наташа. – Сегодня день странный какой-то. Вам еще одно письмо. Завканцелярией его выбросить хотел, но пришел к нам в секретариат посоветоваться. Мы подумали, что если вы прочтете, хуже не будет. В крайнем случае, сами выбросите. Какая-то женщина вам пишет, с мозгами явно не дружит. Извините, если я превысила свои полномочия.
Секретарь протянула шефу лист бумаги, исписанный круглым женским почерком, с аккуратно пришпиленным к нему конвертом.
«Константин,
Я никогда бы не посмела написать тебе, нет смысла ворошить прошлое. Но меня извиняют обстоятельства, которые касаются именно тебя. Ты должен знать, что творится, и обезопасить себя…»
Александров продолжал бегать глазами по строчкам, понимая с каждой строкой все меньше. Бред какой-то…
«…Мой муж делает все, чтобы тебе навредить. Я бы даже сказала, нагадить. Прости, это слово не из моего лексикона, но за восемнадцать лет жизни с ним я стала хуже той, которую ты знал. Именно нагадить. Я знаю, что у вас с ним общие дела. Ты, возможно, ему доверяешь. Но он занят какой-то злобной деятельностью, о которой я могу лишь догадываться по обрывкам телефонных разговоров. Впрочем, вчера он сам мне рассказал. Он считает, что ты разоряешь банк и разбазариваешь деньги, отпущенные на оборону. Повторяет, что его долг – открыть на это глаза какому-то монопольному ведомству, я не очень поняла. Это, конечно, зависть. К твоему успеху, силе, даже к частному самолету. И еще страшная злоба. За что он так тебя ненавидит, я не знаю. Возможно, знаешь ты. Хотя он может ненавидеть и без причин.
Да, чуть не забыла. Ведь ты можешь и не знать, о ком речь! Мой муж – Чернявин Юрий Сергеевич.
И еще, раз уж я решилась тебе написать. Ты мог бы встретиться со мной? Мне придется попросить тебя помочь моей дочери Маше. Если ты готов меня выслушать… Пожалуйста… Мой телефон…
Лида».
Александров смотрел на письмо, понимая лишь одно: этот день он запомнит надолго. Странно, что он не мог вспомнить, за кого Лида вышла замуж. Интересно, сыграл ли тут роль «человеческий фактор», как принято теперь выражаться. Знал ли Чернявин об их отношениях? Если бы он, хренов разведчик, заставил себя вспомнить, за кого вышла замуж Лида, а не гнать от себя те мысли, многое было бы иначе. Мысли просто так не приходят, идиот! Но что теперь-то? Надо встречаться с Лидой. Это же не только предостережение, тем более запоздалое. Это донос, классика жанра. Ему все ясно… Донос на мужа, с которым прожито восемнадцать лет. Можно назвать и криком о помощи. В сущности, одно и то же.
Глава 20. Всеобщая мобилизация
Пригожин приветливо поил Александрова чаем, повторяя банальность про дураков, которых нельзя заставлять молиться. Заверял, что причин для расстройства нет, к письму никто всерьез относиться не собирается, а задача Центробанка – осуществлять надзор.
– …За нормативами прежде всего, а у тебя с этим вопросом полный порядок. Поэтому, с чего это ты впал в такое уныние, я в толк не возьму. Низкая оценка, которую враги-итальяшки тебе насчитали, меня, конечно, беспокоит, но я всегда предвидел, что по-другому и не будет.
Александров слушал, стиснув зубы, а Пригожин ласково корил его, что зря Александров вот так, с бухты-барахты, ни с кем не посоветовавшись, написал письмо в ФАС. Никого мнение ФАСа не интересует, не в свою епархию полезли. Правда, теперь что-то с этим письмом надо делать… А может, не надо? Забыть его, и все дела. Разве Александров по-другому считает?
Перетерпеть, все перетерпеть… Александров старательно пил чай, а Пригожин прохаживался по кабинету, рассуждая, что всех беспокоит только низкая оценка Русмежбанка. Даже не с точки зрения допэмиссии, банк ведь частный, пусть продает Александров за сколько хочет. Так и сказал: «за сколько хочет»! Но все должно было выглядеть гораздо масштабнее, разве нет? Понятно, что итальянцы – это враги, но тем не менее. Может, они углядели что-то такое, что он, Пригожин, прошляпил?
Александров пытался убеждать Пригожина, что полтора миллиарда живых долларов – это огромный рывок вперед. Разве такие деньги на дороге валяются? Огромный прирост, огромные возможности! И в будущем никаких ограничений от этого не возникнет. Можно, например, следующую допэмиссию разместить в России. Присутствие в Русмежбанке итальянского акционера только аппетита инвесторам добавит. А также комфорта.
– Аппетита, аппетита… Что это ты вражеского лексикона, Алексеич, нахватался? У всех есть аппетит – по дешевке что-то урвать… Аппетит, понимаешь… За полтора миллиарда четверть своего банка отдать хочешь? Дело твое, конечно, банк-то частный, – повторял Пригожин.
– Алексей Михалыч, это же не продажа, а увеличение капитала! Они деньги в банк несут! Да, меньше, чем я рассчитывал, но это же намного лучше, чем ничего. Эти деньги – на что работать будут, прикинь? На страну…
– Да что ты заладил… Не гони коней, дай разобраться. Оценка-то низкая, наверное, неспроста? Где у тебя в хозяйстве дырки, которые я проворонил? Как они говорят, эти шпионы западные, – где скелеты в шкафу?
– Михалыч, какие, к черту, скелеты, шпионы! Все же нормально шло до этого кретинского письма!
– Забудь ты пока про это письмо! Оценка почему такая низкая? Это тебе за твои же деньги янги с морганами так посчитали?
Александров пустился в объяснения. Три четверти кредитов сконцентрированы всего в четырех отраслях. Хоть в одном российском банке разве по-другому? Нефть, газ, уголь, металл, оружие, недвижимость, остатки тяжелого машиностроения, стройматериалы да лес. Страна такая! Они с Колей во многих смыслах первопроходцы, лесную отрасль поднимают! Диверсификация, модернизация и все остальные… – он чуть было не обмолвился, но вовремя прикусил язык, – кремлевские мантры…
