– Наконец-то, – произнес Володя. – Вспомнил… Михалыч, бери своих орлов и этих, – он кивнул в сторону Потапова с Кулаевым, которых омоновец на всякий случай придерживал за плечи. – В тепло пора. Разберемся, все напишем, что тебе положено. Особой махаловки-то и не было.
– Кулаев, кто из твоих стрелял?
– Михалыч, – Володя тронул его за плечо. – А чё, стреляли разве? Это тебе померещилось. У нас сейчас закусон нормальный подъедет. Пока ты писать будешь, кухня все накроет. Ну и для согрева тоже…
Володя отстал на несколько шагов от майора, Власова и остальных. Вынул телефон:
– Шеф, порядок. Вошли… Нормально, нормально. Мои размялись немного, сейчас в автозаке отдыхают. Аркадию ща позвоню, чтоб в УВД мотанул, встретил их там. Мы с Власовым пока директора и майора тут поразвлекаем, чтоб в город не торопились. Ну да.
Платон стоял посреди ледяного поля и слушал.
– Нет, шеф, сейчас вам подъезжать смысла нет. Может, лучше в город смотаетесь, сами областных ментов поблагодарите, звонки в Москву в тепле сделаете? Все, мол, в порядке. Сюда, думаю, часа через два вернуться будет в самый раз. Раз уж приехали, думаю, перед коллективом выступить не повредит.
– Молодец, Володь, спасибо. Ты сам-то в порядке?
– А что мне сделается… Вы-то как? Водитель говорит, вы там все на звезды смотрите. Так рассвело уже!
Глава 24. Психбольница
Лида стояла в туалете, прислонившись лбом к окну. Сколько прошло дней? Два… или три? Помнила только, как в приемном отделении ее раздели догола, потом она оказалась в ночной рубашке и голубом байковом халате, а санитары напяливали на нее коричневую дутую куртку, натягивали черные боты, вонявшие то ли чужими ногами, то ли хлоркой. Помнила, как захлопнулась за ней железная дверь и лязгнула задвижка. Ее довели до кровати, сделали укол. Она провалилась в бесконечно черную ночь и очнулась только от жажды. Не понимала, спит она или уже проснулась, не понимала, где находится. Встала на ощупь и пошла куда-то наугад. Кружилась голова, очень хотелось пить. «Дайте воды!» Подскочили две тетки в халатах: «Чего орешь?!» Потащили обратно к кровати, привязали, снова сделали укол, дали напиться. И бесконечно черная ночь опять поглотила ее.
Сегодня утром она наконец стала понимать, что происходит вокруг. Пошла в душевую, не зная, разрешат ли помыться. За стенкой, в помещении с умывальниками, уже стоял гомон, хотя было только шесть утра. Наркота сползалась из палат, кто в чем: в халатах, в тренировочных костюмах. Одна, на вид совсем юная девчонка, может быть, чуть старше ее Маши, в шортах и майке на лямках сидела на корточках, припевая что-то матерное. Наркоши заваривали чифирь горячей водой прямо из-под крана. С кружкой в обнимку девахи присаживались на корточки, привалясь к стене по-тюремному, и курили. Над ними кружили коршунами те, у кого не было своих сигарет, канюча «оставь покурить». Кого-то рвало в туалете.
Вчера ей сказали, что приходила дочь.
– Маша? – спросила она.
– Не знаю, – пролаяла медсестра с железными зубами и сморщенным, как печеное яблоко, лицом. – Воду тебе передали, печенье, яблоки. Мыло, шампунь и салфетки. Шампунь будешь получать в сестринской, когда мыться пойдешь, поняла? Остальное давай убирай быстро, в палате порядок должен быть.
– Куда убирать?
– Печенье и фрукты сюда давай, а то сама, может, и не дойдешь. Навернешься в коридоре, а мне потом отвечать. Я в общий шкаф положу, поняла? В полдник получишь сколько положено. Воду вот на полку ставлю, запоминай. Это твоя полка? Чего молчишь? Ты слышишь меня? Или тебе плохо? Таблетку дать или укол сделать?
– Что? Нет, все хорошо.
– А чего лежишь? Днем лежать не положено. Посиди, только в коридор не шастай. Станет лучше, можешь потом и походить.
– Сигаретки тебе не передали? – поинтересовалась с дальней кровати беззубая старушка.
– Я не курю.
– Вот и молодец, и не кури. А я пойду сигаретку постреляю. – Старушка встала, одернула халат и зашаркала тапками к двери.
Сегодня должны разрешить звонок родственникам. Прижавшись лбом к стеклу, Лида ломала голову, как бы поговорить с дочерью. Чернявин – она уже называла мужа в мыслях только по фамилии – не подпустит Машу к телефону.
– Девочки! Вторая смена! Первая, вторая, третья палаты, завтракать!
Шесть покрытых клеенкой столов стояли прямо в коридоре. Санитарки разливали по кружками кофе с молоком, расставляли тарелки с пшенной кашей.
– Чернявина, чего стоишь! Садись ешь, пока дают. Голова, что ль, кружится? Ешь давай. Какой день все в полусне ходит. Чернявина, таблетки получи.
– Это что за таблетки?
– У врача спросишь, когда вызовет. Глотай давай. Не прячь за щеку, слышь? Чернявина, глотай давай. И кофием запивай. Запивай давай, чтоб я видела, что проглотила.
Санитарка повезла свою тележку с таблетками к соседнему столу. Лида вытащила из кармана халата бумажную салфетку – рот вытереть, – и украдкой выплюнула таблетки. Сунув салфетку в карман, склонилась над тарелкой. Поковырялась в пюре.
– Вы хлеб не будете? И масло тоже? Можно я съем? – Молодая женщина с пастозным одутловатым лицом улыбнулась Лиде беззубым ртом, протягивая руку к Лидиному куску хлеба.
– Да-да, ешьте…
После завтрака Лида долго лежала на кровати, не понимая, о чем она думает.
– Чернявина! – раздался крик в коридоре. – К врачу быстро!
В кабинете сидела миловидная женщина ее возраста с добрым ледяным взглядом.
– Рассказывайте.
Лида скупо стала рассказывать, что психически она совершенно здорова, у нее нервное перенапряжение от того, что дочери надо поступать в университет, а у них с мужем по этому вопросу разные позиции, он под горячую руку ее оскорбляет… Вспомнила, как рассказывала о своей жизни Косте и как ей трудно было найти правильные слова. Без банальностей, без штампов и перевертышей, затертых и все искажающих. Но тот ее понял. Зачем сейчас она рассказывает все это снова? Она замолчала. Отвечала только на вопросы. Врачиха стала излагать свои взгляды на Лидино состояние. «Вы очень подавлены», – повторяла она, а Лида не понимала, что она должна на это сказать, потому она была подавлена уже много лет.
– Скажите, а я не могу лечиться дома?
– Это хорошо, что вы сами понимаете, что вам нужно лечиться. Но от чего именно вас надо лечить? И как? Вы знаете? Нет. И я пока тоже не знаю. Психиатрия – вещь тонкая. Надо настроить всю нервную систему, как оркестр.
Она произносила еще много слов, а Лида понимала только, что ей отсюда не выйти.
– Вы считаете, что я психически нездорова?
– Этого не надо бояться или стыдиться. Это может произойти с каждым. Психика – вещь, повторю, тонкая, и где та грань, которая отделяет простое нервное расстройство или переутомление от психического заболевания – понять не всегда просто. Поверьте, ваши обстоятельства достаточно типичны, и ваше состояние как следствие этих обстоятельств – тоже. Мы вам поможем. Но вы должны верить, что мы хотим вам добра, и помогать нам.
