Белякову нравилось подначивать Чернявина, наблюдать, как пот прошибает бывшего замминистра. Пусть поездит по краю, пусть засветится. Рано или поздно губер, на которого уже стали из-за войны косо посматривать со Старой площади, отсигнализирует, как он гасить конфликт думает и какова цена вопроса. Беляков и сам считал, что мира можно добиться не переговорами, а только силой. Еще он знал, что губера война припекает больше, чем их. Для них это же только деньги.
Так же считал и Скляр, которого Беляков на совещаниях в этом открыто и твердо поддерживал.
Глава 30. Дети и отцы
Областные и даже центральные газеты были в восторге по поводу притока сотен миллионов иностранных инвестиций в северный край, где теперь не на словах, а «вот именно на деле» идут модернизация и импортозамещение. Несмотря на это, уголовку на Власова, директора «Звездного», все же открыли. Это был понятный сигнал, что партизанам и даже губеру на иностранцев и на Скляра с Беляковым начхать. Скляр бросил все силы на бунтующую область, мотался туда постоянно, высадил на комбинат десант юристов для окучивания судейских и прокурорских, а для особых поручений практически переселил в серно-сульфатный край специального человека Аркадия, с которым созванивался ежедневно.
Уже к марту Скляр закрыл уголовку на Власова, отвоевал с полдюжины мелких заводов и половину лесосек, угробив на это немереные деньги. Но партизаны из леса вылезать не спешили и сдаваться не собирались. Скляр удвоил собственную охрану и выделил по джипу сопровождения каждому значимому менеджеру холдинга. Аркадий передвигался по северному краю в бронированном «хаммере».
Александров старался не думать о партизанской войне, занимался только работой банка, в котором появились деньги. Вычистил – не без помощи ребят из «Развития», которые успешно кошмарили должников, – остаток проблемных кредитов, сбалансировал активы и пассивы, восстановил душевные отношения в верхах. Чернявин на заседаниях совета директоров сидел смирно, избегая, правда, встречаться с ним взглядом.
В марте Константин Алексеевич снова выбрался в Лондон – буквально на два дня. Он уже не пытался себя обманывать, ему хотелось увидеть Машу. Времени было в обрез. Он прилетел на встречу с первым лицом Chase Manhattan, который оказался в Лондоне проездом и интересовался, не окажется ли там Александров в это время. Предлог был вполне солидный – с президентом Чейза повстречаться по его просьбе, при этом не тащиться в Америку.
Он набрал Машу уже по дороге в Шереметьево, спросить, не хочет ли она завтра приехать в Лондон. Ехать в Оксфорд встречаться с Лидой его точно не тянуло. «Ой, вы прилетаете?! Конечно, я приеду, обязательно. Только вы маме не говорите», – ответила Маша, и Александров в самолете мог думать лишь о том, что бы это могло значить.
Маша влетела в ресторан уже не просто оживленная, а откровенно счастливая. Александров осторожно расспрашивал ее о жизни, она рассказывала, что получила главный студенческий приз за работу по прерафаэлитам, что больше не работает в баре…
– Устала? – спросил Александров.
– И устала, да. Но главное – некогда, – Маша понизила голос. – Константин Алексеевич, у меня любовь, представляете?
– Кто он?
Александров не успел сообразить, что этот вопрос совершенно не в стиле их с Машей отношений – ненавязчивых, приятельских. Им интересно болтать, вот они и встречаются. Но Маша не услышала его тревоги. Она, похоже, не способна была слушать, только говорить.
– Я поэтому и сказала, чтоб только не говорить маме. Вы же знаете маму, она всегда всего боится. А он нормальный парень. Русский, представляете? Но совершенно нормальный. Вам бы точно понравился. Только кто – я пока не скажу, ладно? Вы не обижаетесь? Рано.
– А при чем тут бар? – Александров решил зайти с другого конца.
– Знаете, как он меня зовет? «Маруся»… Представляете? Представляете, какой он классный!
– «Маруся», надо же. Действительно, занятно. Так почему ему не нравится, что ты работаешь в баре?
– Да нет, не думайте, он не сноб, правда! Он вообще не хочет, чтобы я этими студенческими подработками занималась. А маме именно это еще больше не нравится. Потому что…
По своему обыкновению Маша опять смутилась, стала ковырять скатерть вилкой, потом подняла на Александрова глаза, улыбнулась лукаво, так знакомо, что у Александрова зашлось сердце. Зашлось, замолотилось в груди, мешая радость со стыдом, потому что с Сережей он так и не научился говорить, как с этой Машей, свалившейся ему на голову.
– …он настоял, что будет давать мне деньги. Много. Представляете? Это же любовь, правда? Или это стыдно, что я согласилась? Мама – представляете, в каком ужасе? Ест меня поедом, при этом то и дело поминает вас. Дескать, мы живем на ваши деньги, а я работать бросила и стала содержанкой. Прикольно, да? А вот вы, я почти уверена, так не считаете.
Александрову хотел бы многое сказать этой девочке. Что не надо повторять глупости мамы. Что это не стыдно, это нормально, если мужчина платит за женщину. Даже если не любит, а просто заботится – это тоже нормально. Как, собственно, он заботится о Машиной матери. Что его беспокоит только Машино нежелание рассказать об этом парне. Что, судя по ее горящим глазам, для нее это серьезно, а парень, видать по всему, – у нее первый. Что Александров хочет о нем, об этом парне, знать все, а больше всего хочет поехать в чертов Оксфорд, чтобы посмотреть на этого русского.
Но ничего этого он сказать Маше не мог. Не имел права. Даже не оттого, что нарушил бы обещания, которые давал Лиде. Просто не понимал, важен ли Маше он сам или просто ей нужен собеседник, которому, не боясь огласки, можно все рассказать. Он же хотел быть только другом, дядей Костей. И нельзя спугнуть ее дружеского доверия.
– Маша… Кроме банальностей, я тебе ничего скажу. Всегда хочется, чтобы любовь не причинила боли. Но даже боль – это тоже нормально. И ошибки – нормально. Это взросление. Пусть все идет, как идет. Может, это и правда любовь, которую ты ждешь? Тогда тебе повезло. А может, и нет, и это тоже не трагедия. Вот все, что могу сказать. Ну и… очень хочу, чтоб все у тебя склеилось.
– Я же говорила, что вы нормальный, – все с той же хитрой, заговорщической улыбкой произнесла Маша. – Вы же поняли, что для меня еще было важно вам про деньги все объяснить. Ну чтобы вы потом, если что, не подумали…
– Я ничего и не подумаю. Если у тебя все сложится, до последней копейки все вычту.
Александров отважился потрепать Машу по макушке, бросил на стол деньги и вышел на улицу.
Он отсутствовал всего три дня, а за это время произошло несчастье. На той самой шоссейке в Архангельской области грузовик врезался в кортеж двух машин. В одной ехал Володя, начальник безопасности холдинга, в другой – его охрана. Два охранника бросились к головной машине, шеф был в порядке, а водитель уже мертв. Еще трое ринулись к грузовику, но тут подлетели пять новых машин, взяв их в кольцо. Володя кричал: «Не применяйте оружие!». Володины молодцы в шапочках вступили в рукопашную, но нападавших было раза в четыре больше. Володю скрутили и потащили в лес. Охрана открыла-таки стрельбу, но в сумерках боялась попасть в шефа. Нападавшие, отметелив охрану, смылись.
