Иду, шаги до каверны считаю. Петр распорядился. Есть у него задумка приспособление соорудить, чтобы через шланг воздух подавать, как под водой делают. Как рассказал он, я вспомнил, где такое видел. Еще в молодости фильм смотрел — «Бездна». О кладоискателях.
Озерцо началось. Шаги считаю, а сам спиной слушаю, что там позади. Обернулся пару раз. Вдруг опять огненная стена? Но спокойно все.
Темнеет вода-спасительница. Как увидел ее, нога обожженная зазудела под одеждой — такого не забудешь.
Иду. Скала справа. Картинки похода нашего с Петром мелькают. Понимаю, что сильно повезло нам в первой части истории. Будем надеяться, что и сейчас проскочим.
Подхожу. Прижим чуть уже стал. Здесь мы с Петрухой вниз валились, а вон и штрек.
Чисто все. Тишина и лишь сопение мое в маске резиновой.
Крутится картинка. Гора. Тысячи тонн породы, и Мишка Птахин маленьким червяком возле единственной изюминки этого пирога.
Наверх свечу. Петруха отверстие хорошо замаскировал. Не знаешь, так сразу и не найдешь. Поймал себя на том, что стою и любуюсь — кислород жру просто. Мысли сразу в деловое русло пошли:
«Работаю сколько кислорода хватит. На выход пять минут. Нет, стоп. Десять надо дать, а вдруг ошибка?»
Сразу вспомнил, как мы из Тофаларии на резервном запасе топлива вертолетом шли в Нижнеудинск. Облачность. Пилот маяк найти не может, а лампочка уж минут десять горит. Это потом мне объяснили, почему замглавы администрации так переживал. На резерве всегда неясно, когда топливо закончится, — у каждой машины по-разному.
Расчетные двадцать минут, а бывало, и через восемь падали.
Пока мысли эти в голове крутились, разобрал я петровскую закладку. Камушки уложены ловко. Аккуратно на полу их пристроил. Зияет отверстие над головой.
Хорошо, что стремянки не надо. Я шел и переживал: вдруг напарник ошибся, и не достать мне каверну?
Для начала рукой туда сунулся. Влево пусто, а вот справа нащупал я кристаллы. Оторвать попробовал — не выходит.
Неожиданно понял, что бесполезен мой поход. По-хорошему, нужно здесь скалу обкалывать. Но азарт сильнее. Не хочу пустым уходить.
Сунул молоток внутрь и давай им там размахивать. «Клац, клац», — и по руке шуршит что-то.
Смотрю, а на пол кристаллы падают. Рассмотрел я добычу. Все как один трещиноватые и непрозрачные. Понимаю, что остановиться пора, но захватил меня туман колдовской, за временем не слежу.
Однако размахивать беспорядочно молотком прекратил и стал со стороны кристаллов, которые нащупал, ковырять. Кальцит легко идет, а вот как скала началась — застрял я. Рукой трогаю, а кристаллы рядышком.
Макушку одного даже фонариком высвечиваю. Играет он в отблесках, а я к подошве его рвусь. Грызу скалу и не чувствую ни усталости, ни времени.
Тут после одного из ударов хрустнуло что-то, и кусок, по которому я стучал, повалился, будто в замедленной съемке. Небольшой кусман, на два кулака, но торчат на нем грибами три кристалла. Два мутные, а вот как третий сверкнул, понял я: пофартило.
Играют блики на нем, а я остановиться не могу. Кручу в руках камень и понимаю, что этот в пару тем двум как раз подойдет.
Только тут я на часы и глянул. Мама дорогая! Остались у меня каких-то шесть минут. Снова вертолетные истории в голову полезли, но не могу я отойти от клада.
«Сдохнешь, идиот!» — кричу себе, и рвутся вдруг колдовские объятия.
Уходить все-таки не тороплюсь. Камушки собираю дыру закладывать, а как внутрь каверны глянул через окошко, так снова замер. Большим отверстие стало — есть дорожка для света.
Кристаллы в тишине блестят. Форма ниши овальная, и вижу я ее шкатулкой перевернутой — сверкает-сверкает.
Еле оторвался от наваждения. Воздух закончился почти, но пробыл я в ступоре этом еще минутку драгоценную. С закладкой пришлось повозиться. Когда последний камушек в головоломке этой улегся, понял я, что могу остаться прямо здесь.
На часы и смотреть боюсь. А как глянул… Две минуты для спасения остается. Давай помалу дышать. Вспоминаю фильмы да истории книжные, как можно кислород сэкономить. Вдохну и считаю про себя: «Раз, два, три, четыре», и так до двадцати. Потом выдох, тоже медленно.
Иду не спеша и резких движений не делаю. Любой лишний жест кислород съедает. Камень с кристаллами за пазуху спрятал, а в руках лишь молоток геологический. Тропинка под скалою шире стала. Вот и озеро закончилось. Почти половина пути. «Хорошо, что на мысли кислород не тратится», — думаю, и удивляет меня, как долго минутки мои последние тянутся. На часы глянул, а их и нет уже, минуток этих, — задыхаться пора. Понимаю, что не зря в режим пловца ушел. Совсем немного до выхода осталось. Вот и дверца заветная.
Толкаю и не верю себе — заперта…
«49». В. Козлякин
Как убегал дворами, плохо помнил. Калитку милиционерам открывать Максимку отправил. Сказал только, чтобы возился подольше, а сам подхватил сидор — и огородами. Ложится под ноги дорога, машинами в лед закатанная. «В шахты, — говорит себе Володька. — Только в шахты — там не достанут».
Конечно, теперь отсиживаться придется, но встречать милиционеров на пороге — совсем уж дурость.
На время смотрит, а час тот для прибытия слуг государевых, о котором Петр на подворье говорил, заканчивается.
«Для начала все равно совещаться будут, — рассуждает Козлякин, — потом только поедут. Спустятся снова через ствол шахты не иначе. Нужно, как уйдут, опять его заваливать».
Понимает Володька, что сегодняшняя ситуация не на пользу ему, — эмчеэсники не туристы какие, тряпкой из-за угла их не напугаешь.
«В любом случае подготовленный народ, да и у этой команды хватило сил выкрутиться. Интересно, как они вышли? — спрашивает себя Козлякин. — Не иначе Петра заготовка».
Думает Володька и понимает, что далеко ему до полного владения шахтами. Рвется наружу сумасшествие. Готов он сейчас любого, кто попадется ему под землею, с жизнью рассчитать. Когда поймал, что почти не контролирует себя, самому страшно стало.
«В психушке бы не закончить», — думает Козлякин одной половинкой, а из второй ярость неуемная сочится. Злится Володька — суток на поверхности не пробыл, а сколько плохих новостей.
Ноги уже к сопке принесли, где нора под камушком прячется. Вот она, темень родимая. Не тушит Володька фонарик. Не от кого таиться. Кроме него лишь один в переделке этой уцелел, и тот неведомо где сейчас.
В том, что живой он, Козлякин не сомневается. Но сырость и температуры многих в отчаяние приводили и крепких мужиков ломали. Быстро силы тают, когда вокруг тебя неизвестность полная.
А у Володьки сейчас тоже неизвестность. Понимает он, что надо к переделкам готовиться, а за что ухватиться, и сам не знает. Пока гадал, добежал до самого рудничного двора, где насосная за железными дверями стоит.
