По пути на озеро от шоссе Глазунов не смог спокойно по селу Владимирскому пройти мимо старинной деревянной церкви. Остановился сделать набросок. И скоро ощутил, что за спиной его наблюдают работу местные жители. С ними тут же завязался разговор.
«– А как звон-то, слышно? – спрашиваю вскользь у моих собеседников, – старика и старушки. – Колокола звонят в Светлояре под водой?
– Да нет, – отвечает старик, – болтают только зря, – он пристально посмотрел на меня, – побасенки все это.
– А я вот слышал, что звонят, – приехал специально на озеро посмотреть, нарисовать его, стариной поинтересоваться.
– А может, и услышишь, пойди. Люди слышат, и ты услышишь, чем ты хуже других? – успокоила меня старушка после некоторого раздумья.
– Держи карман шире, услышишь сейчас, – с ехидцей вмешался старик, – колокола-то звонят только с праздники, и то в престольные. А сегодня что? Ничего!
Мальчишки, молча слушавшие эту беседу, фыркнули, и один степенно сказал:
– Сказки, вранье все это. В озере глубина двадцать восемь метров, вода чистая и прозрачная, и ничаво там нет. Мы не слышим никаких колоколов, когда рыбу удим! Нам училка все рассказала про это озеро – у нас лагерь пионерский там на горах разбит летом! Купаемся…
– Не только звон слышно, – упорно продолжает старуха, – много здесь такого бывает, чего нигде больше не увидишь. Один человек видел, как с неба серебряная веревка опустилась, дошла до воды, вода вскипела белой пеной, вышли из воды по четыре в ряд с хоругвями старцы и потерялись в небе.
Рассказывают мне и более современную интерпретацию: “Ехал из города Семенова на такси человек, доезжает до озера Светлояра. Остановил шофер машину у воды: “Приехали, – говорит, – вылезай!” А он говорит: “Не бойся, добрый человек, поезжай по воде к середине озера”. Не помнит сам шофер, как доехал до середины озера, оглянулся – машина на другом берегу, в руках смятые деньги, а по озеру только круги идут…”
Тут уж не смог я закончить рисунок – почти бегом побежал по дороге, которая ведет к Светлояру. До сих пор, до наших дней, называется эта дорога тропою Батыя. По ней вел Гришка Кутерьма вражескую конницу. Многие прошли по ней, ожидая встречи с чудом. Пошел я с бьющимся сердцем. За селом, как в сказке, три дороги круто расходятся – прямо, направо, налево. Пошел прямо – и не ошибся. Впереди, за полем, лес – вспомнил нестеровскую картину “Два лада” – березы, белые и нежные, стеной стоят за полем на холме. И вдруг… Вот оно – озеро… Маленькое, ровное, почти круглое, как рисуют на древних иконах и житиях подвижников. Вода прозрачная и недвижимая, как налитая в огромную чашу, края ее образуют с одной стороны холмы, а с другой – поля, где некогда росли дремучие леса. В них и терялась тропа Батыя… Под чьей-то ногой или звериной лапой хрустнула ветка в лесу… А с севера ползут и ползут темные свинцовые тучи, застилая весь горизонт, как некогда дымом пожарищ застилали русские просторы орды Бату-хана. Тишина до звона в ушах… Хочется обойти озеро, увидеть его со всех сторон. Оно отовсюду грустно и красиво. Голые ветви берез целомудренно закрывают воды Светлояpa. Дымчато-строгие стволы и ветви сплетены в дивные напевы узоров, изысканные и простые, совсем как на древних тканях. Маленькие, пробивающиеся из-под земли сосенки, как малые княжичи среди верной дружины на дедовских тризнах, слушают суровую быль о дальних походах и жарких сечах с врагами. Вспомнилась лучшая картина Васнецова “Баян”. На кургане сидят седые воины и слушают Баяна, его песня сливается с шумом ветра и вторит буйному вихрю косматых туч. Мальчик, княжич, как маленький орленок. Для него песня Баяна – решение всей дальнейшей судьбы, первое приобщение к служению великой идее, пробуждение жажды подвига, пламя которого уже зажгло не по летам мужественное сердечко будущего Великого князя земли русской…
Не знаю, сколько я просидел у озера, но вода Светлояра оставалась неподвижной, отражая низкие холодные небеса…
Да, нельзя забыть это необыкновенное озеро! Слишком много слез и крови впитала в себя русская земля, слишком много дум и надежд отдала его прозрачным, как слеза, водам. Разве нет у нас у каждого в душе своего града Китежа? Ощутить его в себе, просветленным сознанием услышать живущие в нас незримые голоса совести и правды, осмыслить высшее назначение поступков человека – значит постичь тайну человеческой жизни на земле, истока судеб и подвигов во имя добра…»
Слова, которыми Илья Глазунов завершил свои записки, показались мне особенно важными. И я решил, что они займут какие-то особое место в той книге, которую я готовлю.
«Сбережем наши грады Китежи! Сбережем древние легенды народа – памятник трудного исторического пути. Пусть мы не верим, становясь взрослыми, в доброго, чудесного Конька-Горбунка, в пойманную Жар-птицу. Детские дни, когда мы верили в сказку, в чудо, согревают нас и сегодня. Смешно разубеждать нас, что Жар-птицы нет и не может быть! Эти сказки доставили нам когда-то столько радости и детского безмятежного счастья! И ведь есть мечта! Китеж-град! Каждый вкладывает свою мечту и надежду, свою правду в красоту этого сказания – самого красивого из всех исторических русских народных преданий».
* * *
Град Китеж под Светлояром стоит целый, и люди в нем живут, только туда никак попасть нельзя.
Говорит, если очень глубоко нырнуть, так можно увидеть крыши и купола китежских церквей, и резные боярские терема, и городские стены, и улицы, и народ, который своими делами занят. Увидеть это можно. Только надо всем городом лес растет подводный – черный, страшный, ветки, корни сплелись, и через них не пройти никак.
7
Есть старый и очень умный совет для тех, кто потерялся в тайге. Если нет дорог, нет никаких признаков человеческого жилья – значит, надо искать хотя бы ручей. Хватит у человека сил, чтобы выйти, значит, ручья, как правило, будет достаточно. Хорошо, если ручей не превратится в болото – тогда нужно просто идти по течению. Все время. И в конце концов, может быть, уже после того, как этот ручей не один раз сольется с другими ручьями и речками, мы придем к реке. А на реке обязательно будут где-то жить люди.
Это же не случайно в «Китежском летописце» князь Георгий не просто отправился из Малого Китежа в Большой. Он «поехал с того места сухим путем, а не по воде и переехал реку под названием Узола и вторую реку под названием Санда и третью реку под названием Санахта и четвертую реку переехал под названием Керженец». Четыре реки – это четыре рубежа, на ними четыре разные системы. А он, не останавливаясь, не осваиваясь в каждой из них, пересек их. Когда среди тайги еще нет ополий, нет деревень и сел, то речки – не просто важнейшие, а единственные ориентиры в этом бесконечном зеленом пространстве.
Керженец – имя не только реки, а, по сути, всех этих мест. Он невелик: на нем даже в лучшие годы судоходства не было пароходов. Но так обозначил «Летописец» – именно с этой рекой связан Китеж.
Уже само название Керженца относит его в другую огромную и древнюю систему. Оно, вероятно, связано с финно-угорским корнем «керж-/керз» – «левый». Керженец впадает в Волгу именно с левого берега, а значит, принадлежит уже по своему имени великой реке.
