Ставкой Огинского стало местечко Столовичи, а это означало, что конфедераты расположились в тылу суворовского отряда. Суворов принял решение изобразить продолжение марша к Несвижу, а сам отдал приказ ускоренно двигаться к Столовичам. Путь к Столовичам проходил по узким, малохоженым дорогам. Суворов писал: «Однако маршировало войско при мне с поспешением и прибыло ко оному местечку на самой тёмной заре». Так и настиг гетмана Огинского боевой отряд Суворова – 822 человека при пяти орудиях, настиг неожиданно, к чему и стремился Суворов.
Внезапной ночной атакой поляков выбили из Столовичей. Суворов выстроил войска в две линии. В первой линии – пехота, разделённая на два крыла. Правым крылом командовал секунд-майор Карл Фергин, левым – секунд-майор Александр Киселёв. Между смежными флангами пехотных групп Суворов расположил артиллерию, которой командовал капитан Исаак Ганнибал. Выделил Суворов и резерв: неполные роты пехоты, карабинеров и 30 казачков. Вся остальная кавалерия с казачьими отрядами на флангах расположилась во второй линии. Командовал ею премьер-майор Иван Рылеев. Войска первой линии начали наступление через болото, по узкой тропе. Поляки начали артиллерийский обстрел атакующих. Инициативу взял на себя премьер-майор Киселёв, атаковавший с левого фланга польские позиции. Солдаты Киселева заставили поляков отступить с подступов к Столовичам в сам городок. Тогда Суворов ввёл в бой вторую линию, конницу Рылеева. Кавалеристы провели мощную атаку, смели нестройные ряды защитников Столовичей, захватили несколько пушек. С рассветом большая половина войск Огинского панически убегала из Столовичей. Главные силы Огинского держали высоту поблизости. На рассвете Суворов повёл свой малочисленный отряд на армию Огинского. Оставшиеся войска построились справа от Столовичей: 500 конников, 500 пехотинцев и оставшаяся артиллерия. Основная часть кавалерии Рылеева преследовала убегавших поляков. Но Суворов приказал Рылееву атаковать поляков на правом фланге. Для удара были сосредоточены минимальные силы: 70 кирасиров. Но стремительным набегом удалось потеснить неприятельскую конницу. Их преследовали несколько вёрст. Войска Киселёва, выйдя из покорённых Столовичей, двинулись на остатки непряительских войск на правом фланге. Солдаты Фергана выбивали поляков из укреплённых предместий.
Когда возвратившиеся после погони кавалеристы Рылеева примкнули к пехоте Киселёва, отряд Огинского был окончательно разгромлен. Суворов так и не ввёл в дело резерв: четырёхтысячная армия (главные силы Огинского!) была разгромлена силами 630 солдат. Даже до Фридриха Великого дошла молва об этой победе – и прославленный император соизволили сказать о Суворове нечто одобрительное.
С юных лет приучайся прощать проступки ближнего
и никогда не прощай своих собственных.
А. В. Суворов
Русских пленников освободили. К одиннадцати утра армия, в 10 раз численно превосходившая суворовцев, была разбита. Огинский в сопровождении нескольких гусар бежал. Как прокомментировал Суворов, «гетман ретировался на чужой лошади в жупане без сапогов, сказывают так!». Вся артиллерия и обозы достались победителям. Король Станислав Август годы спустя так писал об этом сражении: «Огинский направился в Столовичи Новогрудского воеводства, где его войска были остановлены и наголову разбиты Суворовым, который, чтобы нанести этот удар, мгновенно перебросил свой отряд из Краковского воеводства в Литву. Половина солдат Огинского была убита, остальные были рассеяны, весь обоз захвачен. Огинский и ещё двое спаслись, добрались до Данцига, где французский консул снабдил беглеца бельём, одеждой и дал ему и его спутникам денег на дорогу до Франции».
Вскоре Суворов занимает Пинск, захватив штаб и казну бежавшего гетмана. Деморализованные «конфедераты» уже не оказывали серьёзного сопротивления, сдав русским штаб своего лидера вместе с казной. Суворов распорядился не отнимать имений у провинившегося графа. Любопытно, что впоследствии императрица всё-таки передаст имения Огинского Репнину. Но надменный Репнин проявит жалость к запутавшемуся польскому аристократу (Огинский славился как поэт и композитор) – и из дохода имений выплачивал литовскому гетману недурной пенсион. Из Пинска Суворов возвратился в Люблин с чувством выполненного долга и в ожидании наград. В реляции Веймарну он пишет: «Божием благословением ее императорского величества войски команды моей под Столовицами разбили гетмана Огинского. Потерял он всю свою артиллерию, обозы до последнего колеса, легионные все отбиты.
На месте и в погоне легло по крайней мере больше трех, а около четырех сот, в полону возмутительской региментарь граф Лузина, от пехоты и кавалерии штаб и обер-офицеров пятнадцать, нижних чинов двести восемьдесят, взято две пары литавр, буздыхан один, двенадцать барабанов. Теперь у него осталось войска тысячи две. Шиферная азбука малого ключа, за подписанием вашего высокопревосходительства, найдена в отбитых его письмах, кои потом к вашему высокопревосходительству перешлю. С нашей стороны убито нижних чинов восемь, лошадей тридцать одна, ранено три офицера, нижних чинов тридцать пять. В атаке неведано кто друг друга перещеголяли, легионные или другие войски». Понимая, что Веймарн может придраться к слишком далёкому походу Суворова за Огинским, он добавляет в победной реляции: «Теперь пора мне туда, откуда пришел». Веймарн и впрямь желал бы ограничить действия Суворова строго подконтрольными перемещениями вокруг Люблина.
Веймарн был обескуражен самовольным – хотя и столь успешным – походом. Он всё ещё прилежно работал над планом подавления мятежа Огинского и в реляции посетовал на несанкционированный поход Суворова из Люблина. Но его жалобы не возымели действия, да и не были справедливы: Суворов руководствовался приказом Веймарна действовать против Огинского и информировал командующего о каждом своём шаге, не забывая оставлять посты для контроля над вверенным генерал-майору Люблинским воеводством. Всем был виден результат: в 1771 году Суворов бил поляков в пух и прах при Ландскроне и при Замостье, а в сентябре 1772 года под Сто-ловичами уничтожил корпус гетмана Огинского. Разве можно было судить такого победителя?
К радости большинства офицеров, командующим вместо Веймарна был назначен генерал Александр Ильич Бибиков, человек отменно образованный и прозорливый, позволявший Суворову действовать свободнее. Бибиков – ровесник Суворова – считал себя ровней Румянцеву. Когда, за десять лет до появления маркиза Пугачёва, забурлил заводской люд в Оренбургской и Казанской губерниях, именно Бибикова направили усмирять крамолу. Предъявляли свои требования властям лихие казаки, нашлись обиженные люди и среди крестьян. Сформировались отряды, пролилась кровь. Бибиков тогда не сплоховал. Причём проявил себя не просто эффективным усмирителем, но и миротворцем. Он воздержался от кровопролития, арестовал лишь сравнительно небольшую группу зачинщиков – и всё затихло. «Бибиков был остр, смел и забавен», – пишет Державин. Бибикова уважал Фридрих Великий – и русский генерал переводил с французского сочинения прусского монарха.
Императрица тем временем подписала грамоту на пожалование Суворову ордена Св. Александра Невского: «За оказанную Нам и отечеству отличную услугу совершенным разбитием восставшего противу наших войск литовского гетмана Огинского, всемилостивейше жалуем вас кавалером нашего ордена Святаго Александра Невского, которого здесь включённые знаки, самим вам на себя возложа, носить повелеваем. Мы надеемся, что сие Наше Монаршее к вам отличное благоволение послужит вам вящим побуждением посвятить себя службе Нашей».
