Зюзин обернулся, велел:
– Клим! А ну давай сюда этого Спирьку! И живо!
Трофим тоже обернулся и увидел: Клим стоит в двери. Вот Клим и нашёлся, подумал Трофим. Но Клим тут же поклонился Зюзину и вышел – за Спирькой.
– Вот так, – продолжил Зюзин, снова обращаясь к карле, – сейчас мы тебя проверим, деревянная твоя башка. Брехать надо с умом. Сказал бы, что сидел под лавкой, и всё шито-крыто было бы. А так вот какая незадача – доски! Да не сидел ты здесь тогда и ничего не слышал! А я вот государя слушивал, когда он Сёмке Ададурову говаривал…
И Зюзин опять начал молоть про то, как царь напутствовал Ададурова и говорил, чтоб тот сказал пскопским…
Ну и так далее. Карла смотрел куда-то в сторону, за печь. Что-то нечисто здесь, думал Трофим, здесь кто-то – Зюзин или карла – брешет. Или даже оба. А вот рында не брехал, когда сказал, что здесь, в покойной, есть ещё вторая дверь. Вот это бы узнать наверняка, вот бы найти её, вот это важно! А доски что! Их, может, всего только час тому назад прибили. Клим прибил. Столик вчера был… А вот какой он был вчера? И была ли на нём эта скатерть? Или был рушник?
Только Трофим так подумал, как открылась дверь и вошёл Клим, ведя перед собой Спирьку, государева комнатного сторожа. Вид у Спирьки был довольно бодрый, даже почти весёлый, он, наверное, был очень рад, что его вывели из пыточной. Ну да только ещё неизвестно, будет ли ему от этого какая польза, подумал Трофим, затыкая кочергу за пояс. Зюзин тут же окликнул:
– Трофим!
Трофим выступил вперёд и поднял целовальный крест. Спирька чмокнул крест, назвался Спиридоном, но тут же исправился: «Спирька». Зюзин на это усмехнулся и спросил, давно ли он здесь служит. Спирька уверенно ответил, что на Покров было семнадцать лет.
– Всё ли ты здесь знаешь? – строго спросил Зюзин.
– Всё.
– И этот столик знаешь?
– Знаю.
– А эти под ним доски?
– Доски тоже знаю.
– Когда они здесь появились?
– На прошлой неделе.
При этих словах карла взвизгнул, но Зюзин велел молчать – и карла замолчал. Зюзин опять стал спрашивать:
– Зачем здесь эти доски?
– Столик расшатался, – сказал Спирька. – Царь велел досок подбить. Подбили.
– Ещё до той беды?
– До той, конечно.
– Кто подбивал?
– Иван Пень, светличный плотник.
– Позвать Ивана! – велел Зюзин.
Пошли за Иваном. Зюзин сказал Спирьке:
– Вот это служба! Тебе за это моя милость: велю Ефрему, чтобы он тебе кнуты уполовинил. – После повернулся к карле и сказал:
– Вот как надо служить, дубина. Понял?
Карла молчал, опустив голову.
– Вот! – продолжил Зюзин, с гордостью осматриваясь по сторонам. – Правда всегда наверх выйдет. А неправде срубим голову! Ты меня слышишь, пёс?
Карла проворчал, что слышит.
– Э! – сказал Зюзин, усмехаясь. – Кабы сразу рубить голову, это бы тебе была большая милость. А так я сперва велю перетереть тебя верёвками. Видал, как перетирают? А как варят в кипятке? Так и тебя, может, сварить? Да накормить свиней?
Карла молчал. Тогда Зюзин сам ответил:
– Свиньи не станут тебя жрать, побрезгуют. – И вдруг очень строго спросил: – Зачем брехал? Зачем на себя такой грех взял – царя порочил?!
Карла шмыгнул носом и ответил:
– Обидно мне стало, боярин. Пскопской я. Пожалел я Псков. Дай, думаю, скажу, вдруг царь послушает…
– Болван! – строго сказал Зюзин. – Я же толковал уже: царь-государь стоит за Псков. Я, говорит, как только войско соберу, так и пойду на Псков и там королю Степану его мышиные усы повыдираю, чтобы моих пскопских не обижал!
И Зюзин засмеялся. Спирька тоже засмеялся, но негромко.
– А ты молчал бы, пёс! – грозно прикрикнул Зюзин. – Почему это у тебя здесь по палате невесть кто шастает, ворованные пироги под стол таскает и там их без спросу жрёт! А? Почему?!
Лицо у Спирьки сразу пошло пятнами.
– Ладно, – сказал Зюзин. – Придёт ещё и твой черёд. – И, повернувшись к карле, продолжал: – Ну а ты, если сюда давно повадился и часто здесь бывал, теперь скажи: не замечал ли тут чего нечистого?
Карла подумал и ответил:
– Замечал.
– О! – сказал Зюзин. Осмотрелся и спросил: – И какой он из себя, этот нечистый?
– Не рассмотрел, – сказал карла. – Он же всегда в углу сидит, за печкой, а там темно, – и указал, где именно.
Трофим, как и все остальные, невольно посмотрел туда, куда указывал карла, но там опять было темно. Зюзин сердито хмыкнул и спросил:
– Зачем он там сидел?
– Как зачем? – воскликнул карла. – Чтобы царя убить!
– Как это убить?
– А очень просто! Вот так!
И тут карла вдруг выхватил из рукава небольшой ножик и ткнул им себя в грудь, прямо в сердце! И упал. Зюзин с Трофимом кинулись к нему. Карла хрипел, у него изо рта шла кровавая пена.
– Карла! – кричал Зюзин. – Зачем ты себя убил? Зачем опять набрехал?! Отвечай!
Но карла только хрипел, плевался кровью и закатывал глаза. И вдруг затих. Зюзин поднялся, отряхнул руку об руку и зло сказал:
– Вот гад! Нарочно сам себя убил. Чтобы я был виноватый.
Открылась дверь, вошли стрелец и дворовой. Стрелец сказал:
– Иван Пень, светличный плотник. Который доски прибивал.
Дворовой поклонился. Трофим поднял крест для целования.
– Уже не надо, – сказал Зюзин. – Злодей и так во всём сознался. И повинился. Пошли вон!
Стрелец и дворовой поспешно вышли. Зюзин оглянулся, отступил и сел на лавку. Осмотрелся и мотнул рукой – очень размашисто. Все быстро потянулись в дверь. В покойной, кроме Зюзина, остались только Клим с Трофимом. И мёртвый карла лежал возле столика. Ковёр вокруг карлы был тёмный, в крови. Зюзин посмотрел на карлу и сказал:
– А что! А если и вправду кто под столиком сидел? А после выскочил…
– Рост у него малый, – сказал Клим. – Не дотянулся бы.
– Сам знаю! – злобно воскликнул Зюзин. – А всё равно ведь кто-то был! Вот и Савва сказывал про тень за печью! А теперь и Спирька. – И вдруг, повернувшись к Трофиму, велел: – Чего стоишь? Ищи!
Трофим промолчал, подумал: нужно вторую дверь искать, и я поискал бы, да ты разве дашь?!
Зюзин, уже ещё злобней, продолжил:
– Или сам Савва и убил. А что?! Позолотили ручку, и он убил. Или всё же карла? Или тот, из-за печи?
– Может, и тот, – сказал Трофим. – Но тут надо ещё посмотреть.
