– Так легче?
Трофим не ответил. Клим вдруг опять заговорил:
– Какие вы, московские, все злые. Всё вам везде не так. А вот пожили бы вы здесь, тогда узнали бы…
Но тут дверь со скрипом приоткрылась, в каморку заглянула чья-то голова и строгим голосом спросила:
– Который из вас Трофим Пыжов?
– Ну я, – нехотя ответил Трофим.
Голова полезла в дверь, это оказался дворовой в дорогом златотканом кафтане. Дворовой вошёл в каморку, остановился напротив Трофима и, заведя руку за спину, стал внимательно его разглядывать.
– Ухо показать? – злобно спросил Трофим.
– Нет, не надо, – сказал дворовой. – Держи!
Из-за спины, из той заведенной руки, подал Трофиму монету. И какую! Золотую! Здоровенную! Трофим отродясь таких не видел. А как она сверкала! Какая была тяжеленная! Трофим держал её на ладони и боялся сжать кулак. Сожмёшь – и сразу пропадёт, так думалось. Клим подскочил со своей лавки, глянул на монету и спросил:
– От бабки?
– От неё, – ответил дворовой.
Трофим посмотрел на них. Они, дворовой и Клим, оба молчали.
– Это как понимать? – спросил Трофим.
– Он знает, – сказал дворовой, кивнув на Клима.
Клим утвердительно моргнул.
– А… – начал было спрашивать Трофим…
Но дворовой уже развернулся и вышел. Дверь за ним закрылась. Трофим смотрел на монету. Она была и вправду золотая, тяжёлая, в поперечнике почти вершок. На одной её стороне были какие-то узоры, а на другой – латинский крест.
– Что это? – спросил Трофим.
– Португал, – ответил Клим, – индейская монета. – Это тебя карга в гости зовёт.
– Какая ещё карга? – спросил Трофим чуть слышным голосом, потому что вдруг почуял, что громко о таком лучше не спрашивать.
И не ошибся – Клим ответил:
– Не карга, а нянька царская. Аграфена-ведьма. Слыхал про такую?
– Она что, ещё жива? – опасливо спросил Трофим.
– Она ещё тебя переживёт! – сердито ответил Клим. – В прошлом году было сто лет, и проживёт ещё сто запросто. Правда, раньше здоровущая была, под притолоку, а теперь смотреть не на что. Маленькая, сухонькая, вёрткая, не помнит ничего, не видит, а какая злобная! Вот так вот на тебя перстом укажет – и ты сразу с ног долой.
Трофим вздохнул и опять посмотрел на монету. Клим насмешливо сказал:
– Это тебе не овчинка с орлом. А этим можно голову пробить, если с умом ударить. Дай посмотреть!
Трофим не дал, будто не слышал, и протянутой руки не видел. Клима взяла злость, и он сказал:
– Это она тебя к себе зовёт. Нужен ты ей для чего-то.
Для чего, хотел спросить Трофим, но промолчал, не решился. Тогда Клим сам сказал:
– А зачем она тебя зовёт, никто не знает. Да и она сама тоже. Она же уже, может, лет двадцать, как совсем из ума выжила. Так и сейчас: мало ли какая блажь ей в голову втемяшилась. Ванюшка-то её вот-вот помрёт, а тут, говорят, прислали из Москвы какого-то, его спасать. Вот она и думает: а что, если не спасать, а наоборот, извести? А что! Из Москвы, она так думает, добра не жди, Москва всегда была полна злодеями, вот и опять они что-то затеяли, прислали молодца, а у того шило припрятано, не приведи Господь пырнет Ванюшу, что тогда? А так она тебя к себе зовёт – и на зубок попробует. У неё ещё два зуба есть, один сверху, один снизу, вот…
Клим вдруг замолчал, прислушался… Усмехнулся и продолжил уже громче, почти не таясь:
– Она его выкормила. Потом он, за её подол держась, научился ходить. И так он всегда был при ней, покуда беда не случилась. Когда великая княгиня померла, так ох что началось! Ох, сколько больших людей порезали, передушили! И Аграфенина отца, и Аграфенина братца… Какого братца, знаешь?
– Знаю.
– Вот! Братца особо мучили. А после цепью удавили. А за Аграфену Ванюша просил. Ох, говорят, просил, ох, выл, цеплялся за подол… И её пощадили. Но увезли неизвестно куда и там, говорят, постригли в монастырь. Неизвестно в какой. В такой неизвестный, что после уже царь-государь Иван Васильевич вырос и в силу вошёл, велел её искать по всему царству… А не могли сыскать! И только через двадцать лет Малюта её выискал. В Каргополе. Зюзин ездил туда, вызволял. Игуменью на воротах повесили. А всех тамошних стариц-сестёр… Ну, понимаешь, грех какой! А эту привезли сюда. Так и живёт. И ты, как только развиднеется, с этим золотым баранком к ней пойдёшь.
– Да я не знаю, где её искать, – сказал Трофим.
– Люди добрые помогут, – сказал Клим. – Только баранок покажи – и отведут. И она там тебя встретит. И сразу за стол, и потчевать! К ней идучи, есть ничего нельзя, она же сама стряпает и угощает всех, а отказался – велит задушить. Недоел – опять душить. А доел – и помер, потому что отравила. Да! А ты как думал?! Она ведьма злобная! Не приглянулся ей – отравит. После скажет: подавился, оттого и помер. У неё частенько давятся, так что никто не удивится, если и ты того…
Трофим усмехнулся и сказал:
– Брехня всё это.
– Зачем брехня? – обиделся Клим.
Трофим протянул ему монету.
– Нет, – отмахнулся Клим, – это тебе принесено, ты и пойдёшь.
– Ещё темно, – сказал Трофим, – не видно ничего.
– Ей это не помеха, – сказал Клим. – Она же слепая. Да только получше зрячих видит. Насквозь! Спросит про Марьяна, ты начнёшь кривить, она это сразу почует и велит своим девкам, а их у неё несчётно: «Мучайте его, красавицы!» Ну и замучают. А не будешь кривить, скажешь правду, она пригорюнится и скажет: «Ах, беда какая!» И опять замучают. В прошлом году так семерых замучили, и в этом ты будешь седьмым. А…
– Ладно! – перебил его Трофим. – Хватит пугать. Пуганые мы.
– Пуганые? – переспросил Клим. – Ну, если так, тогда не испугаешься, когда она у тебя спросит, куда ты кочергу девал.
– Какую?
– Как какую? Да ту самую, которую мы за печкой в покойной палате нашли, на которой была кровь и волосы и которую ты куда-то снёс! Куда?!
– Куда надо, туда снёс.
– Вот так и ей ответишь! – радостно воскликнул Клим. – И она скажет: «Ах ты аспид!» И ка-ак плюнет! Ядом! И если в лоб попадёт, так у тебя там кожа слезет до кости. А если в глаз, глаз выжжет начисто, будет вместо глаза ямка. Будешь туда свечку вставлять, чтобы светлее было.
И Клим засмеялся. Трофим посмотрел в окно. Там, в щели, уже немного развиднелось. Трофим встал с лавки и сказал:
– Пора уже. Пойду.
– Иди, иди! Даст Бог, может, ещё свидимся, – язвительно ответил Клим.
Эх, гневно подумал Трофим, сейчас бы тебя шилом! Да не срок. Поправил шапку и вышел.
