Зюзин опять посмотрел на того, кто назвал себя подклюшником, и тоже спросил:
– Зачем?
Подклюшник пожевал губами, весь скривился, лоб у него сразу покрылся испариной. А, тут же подумал Трофим, вот ты кто – и сразу кинулся к подклюшнику, наклонился – и сунул в него кочергой! Чуть не в глаз! Подклюшник отшатнулся, подскочил…
Но Зюзин схватил его сзади! Подклюшник задёргал руками! Зюзин ударил его по затылку – подклюшник застыл и так и остался стоять, разведя перед собою руки. Трофим поднёс к его правой руке кочергу – и волосья заскворчали так, что просто страх!
– А-а-а! – завыл, заверещал подклюшник.
– А-а! – почти так же орал Зюзин, только радостно. – Вяжи его, гада!
На подклюшника накинулись и начали его вязать. Зюзин стоял перед ним и довольно постанывал, потирая руку об руку. А Трофим смотрел то на кочергу, то на подклюшника и ничего не мог понять. Да как же так, думал он, при чём здесь этот человек, ведь не было же его здесь, когда царь на царевича накинулся – ведь не было!..
Но получается, что был. Трофим тряхнул головой, переложил кочергу в другую руку и перекрестился. А Зюзин обошёл вокруг подклюшника, осмотрел его со всех сторон, будто от этого была какая польза, и, глядя ему прямо в глаза, спросил:
– Зачем ты сюда пришёл?
– Пришёл повиниться, – ответил подклюшник.
– В чём?
– Что это я тогда царевича убил.
– Да как бы ты мог его убить? Здесь же всегда рынды на двери! Они бы тебя не пустили.
– А я через другую дверь.
– Через какую?
– А вот через эту! – и подклюшник показал за печь.
Зюзин сразу покраснел, спросил опасливо:
– Откуда ты про неё знаешь?
Подклюшник молчал. Зюзин спросил, уже насмешливо:
– Ты же пришёл виниться, что молчишь?
Подклюшник, опустив глаза, сказал:
– Я же о себе пришёл виниться, а не о других.
– Ладно, за них можешь не виниться, – сказал Зюзин. – Давай только о себе. Но тогда с самого начала. Вот ты шёл там, за дверью, от своей службы, от сытного дворца, по переходу, так? И что с собой нёс?
– Нёс жбан квасу. Клюквенного. Полный жбан. Вот такой, – и подклюшник показал руками. И опять смотрел в глаза.
– Дальше, – строго сказал Зюзин.
– Вот так шёл, шёл, дошёл до той двери. Ну и зашёл в неё.
– А жбан?
– При пороге оставил.
– А что Марьян?
– Ничего. Сидел, подмигивал…
– А! – радостно воскликнул Зюзин. – Марьян! Вот ты и проболтался, дурень! Вот кто тебя подговорил – Марьян Игнашин! Так?
Подклюшник молчал. Смотрел на Зюзина, хлопал глазами. Он молодой ещё, простой, вот и проговорился, подумал Трофим. А Зюзин уже спросил дальше:
– Это Марьян им глаза отводил?
– Марьян, – кивнул подклюшник и вздохнул.
– Ладно, – сказал Зюзин. – Дальше. Вот ты отставил жбан… А зачем ты его брал с собой?
– А чтобы говорить: вот, квас несу. Спросят: кому? Скажу: не твоё дело. Да и кто будет спрашивать? Сколько нас там за день ходит?! Всех не переспросишь.
Зюзин кивнул – это верно, – и спросил дальше:
– А куда твой квас девался? Мы что-то нигде его не видели.
– Так взял кто-то, – сказал подклюшник. – А чего не брать? Кто первый увидел, тот и взял. У нас так всегда.
Зюзин опять кивнул, подумал и спросил:
– А дальше?
– А дальше я прошёл через чуланчик, встал за печью и жду. А они стоят вот здесь, при столике, и говорят.
– О чём?
– Не знаю. Грех было подслушивать.
– А убивать не грех?! – гневно воскликнул Зюзин.
Подклюшник мотнул головой, промолчал. Видно было, что его трясёт.
– Ладно, – сказал Зюзин. – Дальше.
– Они заспорили, стали шуметь. Тут я из-за печки выскочил и кистенём в царевича! Он сразу с ног долой. А царь к нему! А я обратно в дверь – и дёру!
– А Савва?
– Какой Савва?
– Истопник.
– А что мне истопник?! Мне про него наказа не было.
– А про кого был наказ?
– Про царевича.
– Чей был наказ?
Подклюшник усмехнулся и сказал:
– В другой раз ужо не проболтаюсь.
– Иерой! – с насмешкой сказал Зюзин и задумался.
Тогда Трофим спросил:
– А чем ты бил?
– Так я же сказал: кистенём, – ответил подклюшник. – Кистень у меня вот здесь был, в рукаве. – Он поднял руку и показал обрывок ремешка на запястье. – Я его после снял и утопил в отхожем месте.
– Этой рукой бил?
– Этой.
– Ты левша?
– Такой уж уродился, прости, Господи. А что?
– А царевича убили с правой, вот что! – строго ответил Трофим и так же строго посмотрел на Зюзина.
– Ну, – сказал Зюзин, – мало ли. В суете как повернёшься, так и бьёшь. – И, снова обратясь к подклюшнику, продолжил: – Ладно. Пока что всё ясно. Ты ударил. Он упал. Ты через него перескочил и в дверь. А там, на двери почти, на рундуке, Марьян этим глазами отвёл, они ничего не видели, и ты сбежал. На службе тебя не хватились?
– А кто хватится? Это не мой был день. А жбан у меня с вечера стоял запасенный. Ни у кого я его не просил, ключей не брал, смирно пришёл, взял и понёс.
– Так у вас с Марьяном всё заранее было оговорено?
– А как же. Конечно.
– И это Марьяна Мотька научила честным людям глаза отводить? Мотька?
Подклюшник молча кивнул. Зюзин усмехнулся и спросил:
– А что боярин?
– Да какой боярин?
– Да Нагой!
Это Зюзин сказал очень громко. Трофим аж вздрогнул. Да хоть бы и шёпотом, как тут не вздрогнешь? Слово на боярина – ого! Да и какое ещё слово! И кем сказано! Трофим мысленно перекрестился. А Зюзин сказал подклюшнику:
– Ты вот что, Ваня. Ты должен крепко разуметь, что всё равно будешь ответ держать. Отведём тебя сейчас к Ефрему, и он станет у тебя выспрашивать. И это будет непросто! Так что вот тебе, Ваня, совет: лучше тебе здесь во всём сознаться, и тогда там тебя не тронут. Как Бог свят! – и он перекрестился.
Подклюшник задумался. Глаза у него забегали. Потом он сказал:
– Пусть они все уйдут.
– Это всё слуги государевы, им можно! – строго сказал Зюзин. – Говори!
