– А дальше?
– Зюзин меня заметил, говорит: «Вырву язык, собака!» Я говорю: «Помилуй, государь, за что?!» Он: «Если пикнешь». После завёл меня туда и велел прибрать. Я и прибрал.
– А Зюзин что? Смотрел, как прибираешь?
– Нет, он сразу вышел. Даже не сказал, что прибрать. А так: «Прибирай!» – и пошёл. Не в себе он тогда был. Да и все там были не в себе. И я был такой же. Ещё бы! Царь царевича убил!
Сказав это, Максим перекрестился. Трофим спросил:
– Почему ты так решил, что царь?
– Потому что чей посох? Царский. И он весь в крови. Да там всё было в крови. Посох на ковре валялся. Они все ушли, я там остался один, а посох весь в крови лежит. Я подумал: вот завтра придут, и что тогда?
– А тебе что до этого?
– Да ничего как будто бы, – сказал Максим. – Но это сейчас так говорю. А тогда я тоже был не свой, как все. Стою тогда и думаю: нельзя, чтобы такое видели, грех же какой! Да и Зюзин, думаю, велел прибрать, вот сейчас вернётся, спросит: «Ты прибрал?» И я взял посох…
– Вот так и взял?! – спросил Трофим. – Руками?
– Нет, конечно, – ответил Максим. – Кто я такой, чтоб царев посох брать? Я до него не притронулся! А отвернул рукав, спустил, и через рукав только взял. За дверь отнёс и там поставил. И закрыл обратно.
– За какую дверь?
– За потайную, за ту, что за печью.
– Так ты что, про неё, про ту дверь, раньше знал?
– Как не знать?! Это же только ему, – и Максим кивнул на Савву, – там ходу только до печи, а я должен везде прибирать. И я туда, за печь, посох и поставил, в том чулане. И на этом всё.
– И посох там до сего и стоит?
– И стоит. Никто у меня про него не спрашивал. И не искал его никто.
– Так, может, его давно нашли.
– Кто?! Кому туда был ход? И кто знал про эту дверь? И если бы нашли, тогда бы искали того, кто его туда занёс. А так не ищут. Ведь не ищут же?!
Трофим подумал и сказал:
– Ну как будто да.
А сам подумал: тут что-то не так. Но и Максим ведь не кривит. Поэтому надо проверить. Да и что тут проверять – пошёл и посмотрел за дверью. И ещё вот что: сейчас не пойдёшь, потом всю жизнь будешь себя корить. А пойдёшь, а тебя кинутся искать… И на кол! А так что, а так найдёшь посох, весь в крови, и как быть дальше?
Вдруг откуда-то издалека, через окно, раздался колокольный звон.
– Что это? – спросил Трофим, а самому подумалось: царевич умер.
Савва послушал и сказал:
– Во здравие.
– Больно уныло бьют, – сказал Максим.
– Откуда радость? – сказал Савва.
Колокола продолжали звонить. Звонили вполсилы. Трофим перекрестился и подумал, что до покойной тут совсем недалеко, колокола ещё не отзвонят, а дело уже будет сделано. И, повернувшись к Максиму, велел:
– Веди!
– Куда? – спросил Максим.
– Посох искать, куда ещё!
Максим как не слышал. Трофим достал шило, приставил его Максиму к горлу. Максим молчал. Трофим надавил до крови, но Максим по-прежнему молчал. А колокола продолжали звонить.
– Ладно, – сказал в сердцах Трофим. – Вернусь – убью, если сбрехал. – Убрал шило, повернулся к Савве и велел: – Пошли!
Савва пошёл за ним. А Максим стоял, не шелохнувшись.
40
Было уже почти совсем темно. Трофим и Савва шли по переходу. Откуда-то сквозь стены слышались колокола. Не к добру это, думал Трофим, чего вдруг звонить в такое время? А самого его куда несёт, да какой там в чулане посох? Набрехал Максим, ловушка это, лучше не ходить. Но, с другой стороны, там же темно, как в погребе, а он огнём не светил, там хоть десять посохов поставь – не заметишь. Так что он сейчас быстро туда сходит, глянет, ничего, конечно, не найдёт – и сразу обратно. Зюзин пришлёт к нему людей, а он уже на месте! И Трофим прибавил ходу, Савва за ним едва поспевал.
Навстречу стали попадаться то стрельцы, то дворовые бабы, становилось непривычно шумно. Да и за окном стали звонить намного громче. Трофим остановился. Но Савва тут же взял его под локоть и потащил куда-то в сторону, надо понимать, в обход. Трофим не спорил. Они так и пошли, куда вёл Савва. Петляли, как зайцы, вправо, влево, вверх, вниз по лестницам, но встречных и там было немало, правда, совсем не было стрельцов, а только дворовые. Куда их всех вдруг понесло, думал Трофим, откуда столько суеты, но шагу уже не сбавлял, держался рядом с Саввой. Так они шли, шли…
И, ещё раз резко развернувшись, вдруг сразу вышли к покойной. Там, возле двери, стояли не двое, как обычно, а четверо рынд. Савва, выступив вперёд, велел посторониться. Но рынды даже не шевельнулись.
– Овсей! – сердито сказал Савва. – Ты что, меня не узнал?
– Пошёл вон, – сказал один из рынд, наверное, Овсей.
– Овсей! – опять начал было Савва…
Но Овсей вдруг выступил вперёд и замахнулся бердышом, и Савва сразу отступил. Трофим, оставаясь на месте, достал красную овчинку и, показав её рындам, сказал:
– Не сердите меня, братцы, я от воеводы, от Василия Григорьевича. Ну!
– А сам ты кто такой? – спросил Овсей.
Трофим повернулся, сдвинул шапку, показал обрезанное ухо. Овсей оробел, посторонился. Трофим шагнул к двери. Савва ступил за ним. Но рынды Савву не пустили. А Трофим толкнул дверь и вошёл.
И сразу закрыл ее за собой. В покойной было сумрачно. Хоть окно и не было заставлено, света из него уже почти не шло. Трофим выступил вперёд, остановился посреди покойной. Было тихо, только откуда-то издалека слышался негромкий перезвон колоколов. Трофим перекрестился и подумал, что это, наверное, царевич помирает, звонят по нему. И вдруг вспомнил, что огня-то он с собой не взял, чем теперь светить?! Осмотрелся и увидел, что на столике стоит погашенный светец. Трофим взял его и подошёл к печи. Печь была тёплая. Трофим наклонился, глянул в печь, там сбоку, слева, едва заметно светились уголья. Трофим подковырнул их ногтем, выкатил и начал раздувать. Засветился огонь. Трофим втолкнул его в светец. Светец разгорелся. В покойной сразу посветлело. Трофим поднял светец повыше, обошёл вокруг печи, осторожно толкнул потаённую дверь, вошёл в чулан и, посветив, глянул за дверь. Ничего там, конечно, не было.
Сзади вдруг отчётливо послышалось, как кто-то кашлянул. Трофим резко оглянулся и увидел Клима. Клим молча забрал у Трофима светец и посветил туда, сюда, потом спросил:
– Чего ищешь? Потерял чего-нибудь?
Трофим, немного помолчав, ответил:
– Посох.
– Какой посох?
– Царский. Весь в крови.
Трофим думал, что Клим оробеет. Но тот только тихо засмеялся и сказал:
