А крови там ни пятнышка. Клим говорил, что её сразу стёрли. И как теперь докажешь, что там была кровь? Да никак! Трофиму стало жарко…
А тут он ещё увидел царские глаза! Царь смотрел прямо на него и не мигал. Глаза у него горели. Царь тяжко дышал. Губы были искусаны. Нос после болезни заострился. Борода всклокочена. Рука впилась в посох! Посох дрогнул!
Трофим отшатнулся!..
Царь тряхнул головой, отвернулся. Теперь он смотрел на бояр – тех, которые сидели справа. Софрон склонился к царю и стал ему что-то нашёптывать. Царь криво усмехнулся, закивал. Колокола продолжали звенеть, но теперь уже совсем в треть силы, с перебоями. Царь повёл головой справа влево, бояре, сидевшие слева, обмякли. Царь хмыкнул.
Колокола перестали звонить. Стало совсем тихо. Даже царского дыхания не стало слышно. Царь опять повернулся направо, потом вновь налево и спросил:
– Софрон, что это? Почему колокола молчат? Случилось что-нибудь?
Софрон не отвечал, а только жевал губами.
– Вася, – сказал тогда царь, обращаясь уже к Зюзину, – я спрашиваю, что это?
Зюзин растерялся, покраснел, переступил с ноги на ногу, оглянулся на дверь…
Дверь отворилась, вошёл Бельский, держа в руке шапку, и перекрестился на икону.
– Богдан! – строго сказал царь.
Бельский ещё раз перекрестился и сказал:
– Царевич Иоанн преставился.
Трофима как варом обварило! Бояре стали снимать шапки и креститься. А царь самым обычным, даже удивлённым голосом опять спросил:
– Как это вдруг преставился?
– Так, государь… – начал Бельский.
Царь махнул рукой, и Бельский замолчал. А царь продолжил:
– Никак он не мог преставиться. Мы же с ним утром сидели, беседы водили, ещё Сёмка Ададуров с нами был, из Пскова весточку привёз, рассказывал. Тяжко нашим рабам в Пскове! А Ванюшка из-за чего вдруг? Ведь не хворал же он. Ведь так я говорю? Ведь не хворал же?
И он ещё раз обвел глазами бояр. Они молчали. Все были без шапок. Кто посмелей, те косились на Зюзина. Зюзин молчал, смотрел в пол. Потом вдруг выступил вперёд и, глядя царю прямо в глаза, сказал:
– Он не преставился, великий царь и государь, а убили его злые люди. Убили – и сразу сбежали. Но мы их нашли!
– Как это нашли? – спросил царь робким голосом.
– А вот, – ещё уверенней ответил Зюзин. – Человека из Москвы прислали. – И он грозно глянул на Трофима.
Трофим подскочил, поклонился царю, распрямился и замер.
– Вот! – ещё раз сказал Зюзин, хлопая Трофима по плечу. – Наилучший сыщик! Прямо пёс! Из-под земли находит.
Царь смотрел на Трофима, молчал и вроде чуть заметно усмехался. Потом вдруг сказал:
– А я тебя знаю. Это не тебе ли я чарку водки в Новгороде подносил?
Трофим согласно кивнул.
– Сам знаю! Не кивай! – строго продолжил царь. – Поднёс! Поднёс! Ну да как было не поднести, когда ты нам тогда такую службу сослужил! Прямо царство спас. А что теперь? Рассказывай!
Трофим открыл рот и замер. Оглянулся на Зюзина. Зюзин сделал страшные глаза. Трофим опять посмотрел на царя. Царь весь подался вперёд, опёрся на посох, посох осном ткнулся в ковёр, ковёр был красный, как кровь.
– Ну! – грозно сказал царь. – Чего молчишь?!
Трофим поднял голову, глянул царю в глаза…
И увидел: а царь-то не грозен! Царь оробел! Глаза у него забегали! И Трофим, сам того не ожидая, вдруг сказал:
– Проломили голову царевичу. Вот так вот с правой руки ударили в висок – и насмерть.
– Как это в висок? Чем? – осторожно спросил царь.
– А посохом! – громко воскликнул Трофим. – Вот этим! Посмотри!
Царь поднял посох, осмотрел его. Трофим поспешно добавил:
– Ты на осно смотри! Кровь на осне! Видишь?!
Царь стал смотреть на осно. Осно было острое, гладкое, так и сверкало. Но ничего на осне не было, ни пятнышка. А Трофим опять сказал:
– Видишь?!
– Кровь? – спросил царь. – Где?!
И он на посох уже не смотрел, а смотрел по сторонам – вначале на бояр в одну, потом в другую сторону. Потом на Зюзина. Зюзин стоял красный, потный. И не своим голосом заговорил:
– Царь-государь, великий князь…
Царь махнул рукой, и Зюзин замер. В палате наступила мертвая тишина. Трофим только слышал, как сердце стучит, вот-вот из груди вырвется. Царь на Трофима взглянул, стиснул зубы, провёл рукой по посоху. Рука у царя была белая, холёная. Обернулся на Софрона и показал ему руку. Софрон ответил:
– Вижу.
– Что «вижу»?! – спросил царь злобным, но нетвёрдым голосом.
– Руку вижу, – ответил Софрон.
– А что на ней?
– Ничего, – сказал Софрон и взял руку царя в свою, глядя царю в глаза.
– Врёшь, пёс! – грозно воскликнул царь и вырвал руку. – Не надо мою руку утирать! Нет на ней крови! Кровь на посохе! Кровь! Кровь!
И он вскочил с трона, ударил посохом в пол. Ударил ещё и ещё.
– Вижу! – кричал. – Вижу! Бесы! Изыдите! Всех убью!
И продолжал бить посохом перед собой. Бил по ступеням и кричал:
– Убью! Околдовали! Бесы!
Бояре повскакали с лавок, расступились, отступили к стенам. Зюзин стоял, как пень. Рядом стоял Трофим. А царь, продолжая кричать, уже сошёл по ступеням и бил в пол, лицо его почернело. Софрон кинулся к царю сзади, схватил за плечи и запричитал:
– Ваня! Ванюшенька! Уймись! Христос с тобой! Оговорили тебя злые люди!
Царь вырвался, ступил вперёд, замахнулся посохом… но не удержался и повалился на спину. Шапка с него свалилась, посох откатился. Софрон кинулся к царю, перевернул его со спины на бок, стал разжимать ему рот и кричать:
– Воды! Скорей воды! Помрёт же!
Но все стояли, как столбы. Только один кто-то кинулся к двери. Софрон улыбнулся, сказал:
– Не робей, Ванюша, вылечим. И не от такого лечивали.
И стал гладить царя по голове. Царь был неподвижен. Софрон гладил его, гладил, что-то очень тихо приговаривал. Лицо у царя было тёмное-тёмное, глаза зажмурены, рот приоткрыт. Смотреть на царя было страшно. Все молчали.
Вдруг Зюзин сделал шаг вперёд, склонился к Софрону и царю…
Но тут же с другой стороны, от бояр, быстрым шагом вышел Годунов и громко выкрикнул:
– Эй, воевода, ты куда это?!
Зюзин поднял голову, увидел Годунова, покраснел от злобы и спросил:
– Как это куда?!
– А вот туда! – ничуть не робея, сказал Годунов. – Не видишь, что государю худо?! Не мешай! Ну! Я кому сказал?!
