И вдруг вперёд выступил царь, одетый, как и все. И ничего царь у Трофима не спрашивал! А просто осмотрел его – а Трофим был худой, грязный, в синяках, ободранный, – усмехнулся и велел:
– Вася, подай-ка.
Зюзин подал чарку. Царь взял её, понюхал, усмехнулся, передал Трофиму и сказал:
– Жалую тебя, мой верный раб Трофимка, этой чарой. Пей!
Трофим взял чарку (а не чару), руки задрожали, и он подумал: сейчас царь кивнёт – и все как кинутся!.. Но тут же подумал: нет, не кинутся, зачем кидаться, в чарке яд, и он сейчас помрёт. Ну, так ему и надо! Пей! Зачем царя Георгия убил?! Вот тебе за это яду! И разом выпил! И стоит, ждёт…
Все на него смотрят, усмехаются. Царь, тоже усмехаясь, говорит:
– Чего загоготали, ироды?! Над кем гогочете?! Над моим самым верным слугой! Вы двадцать лет по всей державе бегали и ничего не выбегали, а он шилом один раз ткнул – и всё готово!
Все молчат, стоят, рожи потупили. А царь говорит:
– Проси чего хочешь, Трофимка.
А Трофим молчит! Язык отняло! А царь:
– Ладно, – говорит, – и так бывает. Значит, у тебя всё есть, коли ничего не просишь. Ну да в другой раз попросишь. А чтобы я не забыл, что я твой должник, я тебя сейчас помечу.
И обернулся к Зюзину, протянул ему руку. Зюзин подал царю нож. Трофим сжал зубы. А царь подался вперёд и обкорнал Трофиму пол-уха. Трофим схватился за ухо, рука сразу стала вся в кровище. Царь ножом махнул – Трофим попятился. Его тут же схватили под локти и поволокли вон из палаты. Потом из палаты на крыльцо. Там Зюзин повернул его к себе, посмотрел прямо в глаза и сказал самым серьёзным голосом…
Ну, что сказал, то и сказал.
Через семь дней Трофим домой, в Москву, вернулся. Демьяниха спросила:
– Где ты был?
Трофим ответил:
– Не помню.
Шапкин его к себе призвал, начал расспрашивать. Трофим опять ответил:
– Ничего не помню.
– А ухо где ты потерял?
– Собаки обкусили. Пьяный был, в яме валялся, вот и обкусили.
Шапкин разозлился и прогнал его. Трофим ушёл.
Лето настало. Шапкина забрали и казнили. Тогда многих казнили. Трофим был в тот день на Красной площади, смотрел. Зюзин мимо ехал, подмигнул ему. Царь не подмигивал, проехал. Царь тогда был очень грозный. Люди в толпе говорили, что он в Новгороде крепко лютовал, Новгород стоит пустой, пограбленный, Волхов от крови красный. Так ли это? Трофим пожимал плечами, отвечал: «Не знаю ничего, не видел, я там не был». И в живых остался.
А следом за Шапкиным, на следующий год, казнили Мясоеда Вислого, который было заступил на шапкинское место. Или до Вислого ещё кого казнили? А до Шапкина? До Шапкина казнили новгородцев… И Георгия, старшего царского брата. И царь по нему, по своей родной кровинушке, не горевал. Ещё бы! Ведь по божеским и по людским законам царский венец – Георгию, царский посох – Георгию… А получил Георгий только шилом в бок! А Ивану – и венец, и посох! Да только много ли добра было ему от посоха? Чем царь сына старшего убил? Вот как Господь Ивана наказал! И Иван про это знает, оттого его и крутит так.
Да только что Трофиму думать про царя? Пусть лучше про себя подумает. Трофим видел, как вытягивают жилы. У Ефрема есть такой крючок. Он им нащупает жилу, зацепит и тянет. Вертит и тянет, вертит и тянет, человек кричит…
Ну да что будет, то будет. А пока было темно и холодно. Мёрзла левая нога. Да пусть хоть обе мёрзнут! Трофиму было очень гадко, не хотелось жить. Эх, думалось ему уже в который раз, кто знает, а может, если бы он тогда за шило не схватился и Шуба убил бы его, сейчас совсем всё по-другому было бы, люди по всей державе жили бы сытно, спокойно, а Трофим сверху, с облака, на них бы смотрел…
А так с облака смотрит Георгий и думает: когда же этого скота, Трофимку, мой младший брат замучает, скорей бы!
Нет, тут же подумалось: на облаке о таком думать грех. Георгий там о другом думает, вот только о чём? Трофим поёжился. Ему было очень холодно. А ещё очень хотелось есть. Он целый день до этого не ел, а после столько ещё здесь сидит. За это время наверху, может, уже рассвело. А здесь по-прежнему темно и холодно. Трофим сел поудобнее, обнял сам себя как можно крепче – и не шевелился. И так и заснул.
44
Снилось ему, что он пришёл в Приказ, а там только Котька да Петька, подьячие, и ни одного просителя. А за окном лето, жара. Тогда они послали Петьку за питьём и закуской, закрылись и играли в зернь. Весь день играли! Уже начало темнеть, когда явилась Гапка, начала его хватать за волосы, кричать. Трофим смеялся. Гапка грозила: «Я тебя убью, свинья», а он ей отвечал: «Убей». А она опять его трепать за волосы, а он смеяться…
И так он со смехом и проснулся.
– Что, падла, ржёшь? – спросил чей-то сердитый голос.
Трофим проморгался. Вокруг было по-прежнему темно, только сверху шло немного света. Трофим глянул туда. Там был открытый лаз. А возле Трофима стояли стрельцы. Один из них склонился над Трофимом и начал обвязывать его верёвкой. Обвязав, ещё раз сказал:
– Падла! – Поднял голову и приказал: – Тащите.
Сверху начали тащить, снизу придерживали, чтобы не болтался. И затащили в лаз. Наверху, а там было светлей, Трофима сразу подхватили и толкнули на пол. Трофим упал, но сразу начал подниматься, глянул верх. Над ним стоял Зюзин и смотрел на него сверху вниз. За Зюзиным стояли несколько стрельцов. Зюзин, потирая руки, ждал. Трофим начал вставать на ноги. Зюзин его ударил. Трофим упал на колени, упёрся руками в пол. Зюзин ударил ещё! И ещё! Трофим не удержался и упал. Зюзин зашёл сбоку и ударил снова – теперь просто сапогом в лицо. Трофим упал на живот. Зюзин ударил по рёбрам. Трофим ткнулся носом в пол, зажмурился. Зюзин ударил, но уже лениво, громко сплюнул, развернулся и ушёл. За ним ушли его стрельцы. А как те, которые в яме, подумал Трофим.
А вот и те, услышал он, из ямы вылезли. Собрались и ушли. Трофим продолжал лежать. Потом высвободил руку, ощупал разбитые губы и заплывший глаз. Бока болели. Вставать не хотелось.
Вдруг сверху послышалось:
– Чего разлёгся?
Трофим сразу узнал этот голос, поднял голову – и увидел Клима.
– Клим! – радостно сказал Трофим. – Ты это?
– Я. Вставай. Я за тобой пришёл.
Трофим встал, утёр с губ кровь, спросил:
– А государь где?
– Уехал.
– Куда?
– Не спросили! – Клим усмехнулся и добавил: – Он совсем уехал. И посох в руки не взял. Посох за ним несли. Сел в сани, посох рядом положили, и уехал. Говорят, в Кириллов монастырь, грехи замаливать. А про Новгород сказал: ноги моей здесь больше никогда не будет. Ну да что ты о царе всё спрашиваешь? Ты про себя спроси.
