– Пошла отсюда! – прошипела она, выставив нож. – Иначе я твою рожу изукрашу до неузнаваемости. И попробуй, вякни кому – тебе не жить.
– Спокойно, спокойно, – отступала Ксюха, испугавшись такой свирепости. – Не махай ножичком-то! Я ухожу, ухожу...
На всякий случай Ксюха дала деру, а то от психопатки всего ждать можно. Она пробежала до киоска, спряталась за ним и понаблюдала за психованной девицей. Через пять минут после стычки та остановила машину и села в нее.
– Значит, в ее руке был нож? – уточнил Артем.
– Ну, что-то типа ножа, только тонкое, – покрутила ладонями Ксюша.
– Может, заточка?
– А что это?
– Типа ножа.
– Может, – пожала она плечами. – Я заточку не видела.
– Что на ней было надето?
– Короткая юбка, сапоги-ботфорты на шпильке... Куртка короткая, меховая, мех искусственный.
– А волосы у нее какого цвета?
– Не знаю. На голове у нее была косынка, или платок.
– Ты узнаешь ее, если увидишь?
– М... – выпятила губу Ксюха и закивала. – Думаю, да.
– Еще вопрос, в машину какой марки она села?
– Да я не очень-то разбираюсь... Мне чужие машины по фиг.
– Если показать фотографию автомобиля, ты сможешь опознать его?
Она в который раз пожала плечами:
– Да они все друг на друга похожи.
– И все же отличия существуют. Хотя бы примерно определи. Вовка, отведи ее к Денису, пусть покажет подозреваемых и автомобили.
– Идемте, девочки, – открыл Вовчик дверь.
Опершись спиной о стену, София стояла, казалось, абсолютно отключенная от настоящего. Так и было на самом деле, хотя она все слышала, но иногда к ней в неурочный час приходили образы, они и занимали ее мысли, отключая от настоящего момента. Поэтому София не заметила, как вплотную подошел Артем, облокотился плечом о стену. Нет, она не видела его, а была...
С Марго
Идя по длинным коридорам, она задавалась вопросом: почему люди стремятся сюда попасть? И отвечала себе: либо не знают, где им предстоит провести бесплодное время, отягощенное изолированностью, либо их кто-то обманул, рисуя радужные перспективы как награду за лишения, либо они беспросветно пустоголовы. Она остановилась на третьем варианте, ведь только глупость алчет невозможного и, действуя вопреки человеческим законам, получает заслуженное наказание.
Собственно, Марго так и представляла каземат, где содержат преступников, чтоб они в полной мере ощутили потери. Постник содержался один, хотя «спальных» мест она насчитала восемь, значит, в это мрачное место мало желающих попасть, что обнадеживало.
Узник лежал на серой постели, когда же вошли Зыбин и Марго, он сел, пригладил длинные засаленные волосы и с любопытством, в котором не читалось страха, а угадывалась надменность, воззрился на посетителей. Конвоир поставил на середину два грубо сколоченных табурета, пригласил Марго, она присела на краешек и, пока устраивался Зыбин, изучала узника.
Да, лицо Постника, обтянутое желтой кожей с мелкими прыщами, излучало покой, что для Марго показалось неестественным признаком. По идее, попав в застенок, он должен быть сломленным, поверженным, должен переосмысливать свою жизнь и в результате правильных выводов склониться в сторону добропорядочности. То есть она хотела видеть в нем раскаяние, увидела же дерзкий взгляд, наполненный презрением, но, возможно, это защита от посетителей.
– Мы не по вашему делу, господин студент, – предупредил Зыбин, очевидно, желая расслабить узника.
– Весьма удивлен, – скрестив руки на груди усмехнулся Постник. – Но полиция просто так арестантов не посещает.
– Совершенно верно. Скажите, вы хорошо знали Юлиана Шарова?
– Достаточно хорошо, – ответил Постник. – Этот-то что натворил?
– Он убит, сударь, – прямо сказал Виссарион Фомич и прищурился, изучая, какое впечатление произвела новость на Постника.
А тот опустил углы тонких губ – вот и вся реакция, но поинтересовался, правда, вяло:
– Как он убит и где?
– Шарова нашли на улице с единственным проколом в груди.
– То есть он убит точь-в-точь как отец?
– А вы знали его отца?
– Лично знаком не был, куда уж нам-с со свиным-то рылом к благородным господам, – усмехнулся Постник, покосившись на Марго. – Но по рассказам Юлиана составил мнение о нем. Кажется, его фамилия... Долгополов?
– Совершенно верно. И что же вам говорил об отце Шаров?
– Прошу простить, кто ваша спутница? – спросил Постник.
– Ее сиятельство графиня Ростовцева занимается благотворительностью, она пришла посмотреть, как содержатся арестанты, – нашелся Зыбин. – Говорите при ней.
– Да тут и нет секретов, – хмыкнул Постник, вцепившись хищными, полными ненависти глазами в Марго. – Сам по себе Юлиан неплохой человек, да только, прожив в нищете всю жизнь и узнав, чей он сын, возгордился и переменился до крайности. В жилах моих, говорил, дворянская кровь течет, я теперь вознесусь. Он возлагал на отца большие надежды, надо сказать, тот не отказался от него, но под давлением его маменьки. Юлиан старался понравиться отцу, заискивал перед ним, услужливость свою показывал... сужу по его же рассказам. В то же время знал цену Долгополову, но надеялся его обхитрить.
– А что Шаров говорил про убийство отца?
– Так это целая история, я, признаться, не думал, что она так скверно закончится, посмеивался над ним и его папенькой...
– Так что за история?
– Разрешите закурить? – спросил Постник Марго, та закивала, мол, разрешаю. Он достал трубку и кисет, набил ее табаком. – Доводилось ли вам слышать о женщине, которая ищет мужчин на улицах?
– В красной юбке, синем жакете, шляпе с перьями? – перечислил приметы Зыбин. – И весьма искусна в любви?
– Стало быть, знаете о ней, – удовлетворенно обронил Постник, затягиваясь дымом. Видно, обрадовался, что не придется долго распространяться об уличной девке. – Да, говорят, искусница, но я, признаться, не верю россказням о ней. Она отлична от других шлюх лишь тем, что ловко дурачит народ, придумав свое лицо...
– Позвольте заметить, – сказал Зыбин, – лица ее как раз никто не видал.
– В том и есть манок, что никому она лица не показывает, – возразил Постник. – В борделе много не заработаешь, да и выбора там не предоставят. А на улице, окружив себя таинственностью, тем самым возбудив к себе интерес... Деньги получаются другие, да и выбирать имеется возможность. Весьма недурно придумано, эта особа чрезвычайно умна.
– И что же случилось с этой особой? – терял терпение Зыбин.
