– А мы потихоньку, ночью ты меня вывезешь, а потом назад привезешь рано утром, никто не узнает.
В принципе ничего страшного в ее желании не было, она же здоровая, явно затосковала в изоляции. Ночью он вывез ее, Татьяна расцеловала его в обе щеки, открыла дверцу и махнула хвостом:
– Подружку навещу. Встретимся у тебя.
От подружки она приехала на иномарке:
– Вот, попросили перекрасить... в общем, я сама расскажу твоему Буркову, что делать. За машиной приедут, отдашь.
– А документы?
– На фиг они нам, тут ехать-то всего ничего, постов нет. Обещали хорошо заплатить, деньги отдадут тебе.
До этого места следователь слушал исповедь, не перебивая:
– А кто приезжал за автомобилем?
– Мужчина, – ответил Рябух. – Он не назвал себя. Попросил сторожа вызвать меня, а мне сказал, что за машиной прибыл, которую дал Тане в ремонт. Ну и забрал ее.
– Сколько автомобилей Чешко добыла?
– Три.
– И вы не догадывались, что это за авто?
– Я ничего не знал.
– Или не хотели знать? (Рябух ниже опустил голову.) А за машинами приезжали разные люди или один и тот же человек?
– Один и тот же.
– Как он выглядел?
Рябух описал внешность, ему показали фотографии уголовников, на одного он указал, но сомневался, что это был именно тот мужчина. Однако следователь не сомневался: данный товарищ находился в розыске.
Татьяна от всех показаний сожителя долго и упорно отказывалась, ее даже не испугал факт, что частицы крови на заточке совпали с кровью последнего убитого. Нисколько не смутил и отпечаток следа ботинка, идентичный ее сапогу, а также предположение следователя, что она выкинула труп, но тот не попал в кювет, тогда она из машины ступила одной ногой на землю, а второй ногой подтолкнула труп к обрыву:
– Заточку я нашла и себе взяла, а сапоги... таких сапог тысячи.
– Как же ты нашла заточку, если из больницы не выходила? – подловил ее следователь.
– Ну, ладно, выходила, Рябух правду рассказал. А остальное вы мне шьете.
– Значит, автомобили на ремонт ты брала... у кого?
– У знакомых.
– Адреса, фамилии знакомых.
– А это знакомые моих знакомых.
– Адреса, фамилии назови.
– А мы встречались в баре, я у них дома не была.
Она попросту издевалась. Не сказала, где найти сообщника, где и кому проданы автомобили, а их, это не исключено, переправили в другую преступную «фирму» для дальнейшего сбыта. Но на таких крутых и наглых существуют свои методы. К сожалению, главный свидетель – Бурков – оказался бесполезным. Он лишь добродушно улыбался и кивал, соглашаясь со всем, что ему ни говорили. В общем, работать предстояло над этим делом еще много и долго.
София взяла папку с романом, поинтересовалась:
– И как тебе?
– Молодец, – похвалил Артем. Разумеется, лицо Софии осветила улыбка, она была довольна. – Твоя история немного похожа на нашу, или мне показалось?
– Не показалось.
– Но ты же начала писать, когда мы нашли...
– Второй труп, – подсказала София.
– Как же сообразила, что убийца женщина? Сверху кто-то нашептал?
– Не знаю, может быть. Помнишь, ты меня отвез к приятелям? А там был женский междусобойчик, знакомая сказала, что она бы лично вышла ночью на дорогу отстреливать мужиков. А вторая сказала, что мужчинам надо дарить рога, ради этого не грех и на панель выйти.
– За что ж вы, женщины, нас так не любите? – вздохнул он.
– Не надо грести всех под одну гребенку, я тебе рассказываю, как ко мне идея пришла. Ну, а потом отпечаток каблука, потом все эти поиски убийцы... У меня как-то само собой выстраивалось.
И вдруг молчание. Это было не то молчание, когда людям не о чем говорить, в нем спряталась пауза перед решением. София поняла, что сейчас услышит ожидаемые слова, и неважно, как они будут сказаны – напрямую или с длинным предисловием, или намеками. Она поймет. Но с этого момента произойдут изменения, возможно, большие, и София к ним готова. Артем поднялся, поставил стул к стене, где тот стоял раньше и сказал:
– Ладно, пойду.
Не то сказал. Значит, не время. Неожиданно он вернулся, упал ладонями на стол, очутившись нос к носу с Софией. Снова пауза, от которой в ушах звенело.
– Ты хотела попасть на охоту...
– И хочу, – подхватила София.
– Можем поехать...
– Когда? Ой, я же на несколько дней уезжаю в Москву... отпросилась...
– Значит, когда приедешь.
Он выпрямился, а ей внезапно стало холодно, словно до этого она была погружена в кипяток, а теперь вылезла из него.
– Кстати, твоя история была на самом деле, но в нашем веке.
– Неужели?
– Угу. Года два назад. Мамаша семейства вышла на панель и очень прославилась, как твоя Камелия. Но не из мести мужу она стала простипомой, а хотела себе доказать, что сила в ней немереная даже в ее возрасте. Правда, и убила она только одного клиента. Села к нему в машину, а это оказался друг ее сына. Я ж говорю: кто-то нашептал. Пока.
София приложила ладони к щекам, выдохнула напряжение, выпила воды. Что его не пускает? Он же стремится к ней, она чувствует, а держит себя.
– Ты тоже хороша, – сказала она себе. – При живом-то муже...
А живой муж передумал разводиться, взялся за воспитание безрассудной жены. Она отложила разборки до возвращения из Москвы, решение принимать все равно придется, и оно будет принято, но потом... А сейчас, именно сейчас, ей пришла мысль, что роман не совсем закончен, нужен...
Маленький штрих
К неприятному осадку после истории Камелии примешалось каждодневное однообразие, чего Марго не выносила, потому занимала себя чем придется. Она выбрала нового учителя – бывшего комика, по старости переведенного в суфлеры, этот уж не будет приставать к Анфисе. Потом ей пришла новая идея, ее Марго преподнесла мужу за завтраком:
– Дорогой, похлопочи, чтоб Виссариона Фомича наградили и повысили в чине. Тебе же не трудно?
– За какие заслуги? – осведомился Николай Андреевич.
– Разве у него мало заслуг? Он себя не щадит на службе, несмотря на почтенный возраст и не в пример многим молодым, в конце концов, его седины заслуживают наград. Похлопочи. Иначе я сама пойду к его превосходительству с прошением.
Угроза подействовала, Николай Андреевич пообещал похлопотать, но не гарантировал положительного результата, что Марго не огорчило. Она прекрасно знала: вода камень точит, и уж если понадобится, то она воспользуется своим положением и осуществит задуманное.
