– Атаковать!
Трижды Фридрих водил ее в атаку, и трижды Румянцев отбрасывал ее.
Конницу Зейдлица, считавшуюся лучшей в Европе, Фридрих еще ранее наметил для атаки русских с юго-востока и юга, намереваясь развернуть ее западнее Кунерсдорфских прудов. Теперь пришло, как посчитал король, ее время.
– Генерал! Вы все видите – только атака!
– Ваше величество, русская артиллерия…
– Только вперед! Промедление для нас – это смерть!
– Мы все будем уничтожены, ваше величество! Я иду.
Зейдлиц сам возглавил атаку своих эскадронов и пал одним из первых. Лучшая конница в Европе была расстреляна еще на подходе русскими артиллерией и пехотой перекрестным огнем с Юденбурга и Шпица. Когда она поворачивала уже в расстройстве назад, вслед ей пошли три лавы русской и тяжелой австрийской конницы. Остатки прусской кавалерии в полном беспорядке откатились к Кунерсдорфу.
Фридриху так и не удалось больше бросить пехоту в новую атаку. Отброшенная в очередной раз к Мюльбергу она бессмысленно топталась там под огнем русских батарей.
Уловив благоприятный момент заминки неприятеля, Салтыков, в течение всего боя укреплявший Румянцева свежими частями с Юденбурга – в частности, и австрийцами Лаудона, приказал:
– Петр Александрович, батюшка, пехоте – атака.
Русские снова предприняли контратаку на Мюльберг, но пруссаки еще не полностью исчерпали себя.
Генерал Ведель, так же как и король, не могущий примириться с тем, что сначала окончательная, а теперь и просто победа ускользает из державных рук Фридриха, подошел к своему главнокомандующему и повелителю:
– Ваше величество, позвольте ввести в дело кирасир. Со стороны Кунгрунда. Русские батареи не смогут ударить по ним массированно, а их пехоту мы сомнем.
– Действуйте, Ведель!
Генерал лично повел кирасир. Железная стена конницы, появившаяся с востока и северо-востока, вырастая на глазах, рвалась к Шпицу. Залпы батарей не успевали за ее перемещениями. К тому же артиллеристы, ориентированные на другие цели, сейчас запаздывали со сменой позиций. Момент стал воистину критическим. Как вдруг – на войне все часто бывает вдруг, особенно если импровизации долговременно планируются и заранее обязательно готовятся – навстречу кирасирам пошла русская кавалерия. Ее возглавил сам Румянцев, доказывавший правильность своего мнения, что латы и ружья в конной атаке лишь мешают, главное – смелость и благородное белое оружие. Стесненные сталью брони и болтающимися за спиной ружьями, кирасиры уступали в стремительности атак коннице Румянцева. Появившаяся конница Лаудона довершила разгром. Все, что осталось от кирасир, поспешно отступило под прикрытие своей артиллерии.
Последним шансом Фридриха стали драгуны принца Вюртембергского и гусары генерала Путткаммера. Подстегиваемые своим королем, впадавшим в истерику ярости от поражения, все более явно вырисовывавшегося перед ним, и не просто поражения, а гибели армии, а значит, и его страны и его великих планов, прусская кавалерия отчаянно рвалась к Гросс-Шпицбергу. Ей удалось невероятное – она сумела пройти огненную завесу русской артиллерии, растерзать линии стрелков Шпица и прорваться на вершину холма. И это было все, чего они достигли. Русская и австрийская пехота в молниеносном бою штыками смирила их наступательный порыв, опрокинула кавалерию, а артиллеристы Гросс-Шпицберга довершили начатое, открыв по отступающим шквальный огонь. Был убит и доблестный Путткаммер.
После этого пруссаки уже не пытались атаковать. Вскоре пехота генерал-поручика Панина загнала пехоту Фридриха на Мюльберг, где многие нашли свой конец, поражаемые артиллерийскими залпами Гросс-Шпицберга. Начавшееся отступление прусской пехоты – конница у Фридриха уже не могла сейчас иметь значения – превратилось в повальное бегство, когда Панин начал новую атаку, и с юга ему на помощь пришла кавалерия.
Армия прусского короля не существовала более. Потери до 17 тысяч, масса дезертиров – у Фридриха в строю осталось не более трех тысяч солдат.
Преследовали отступающую и разбегающуюся толпу пруссаков, недавно еще бывших армией, Лоудон и генерал русской службы Тотлебен. Преследовали весьма недолго – лишь до темноты, что и объясняет сохранение Фридрихом хотя бы этих трех тысяч.
Король – хороший стратег – ясно представлял, что может последовать за этим поражением: гибель всего была неизбежна. Он писал брату: «Я не переживу этого. Последствия битвы хуже ее самой. У меня нет больше сил… Я убежден, что все погибло… Я не переживу гибели родины. Прощай навсегда…» Сразу же после сражения, когда союзная конница ушла вдогон отступающим, Румянцев объезжал позицию на Гросс-Шпицберге, дабы отдать своим павшим боевым товарищам последний долг. Огибая небольшую проплешину, на которой, судя по количеству неподвижных тел в русских и чужеземных мундирах разыгралась особенно жаркая рукопашная, генерал наткнулся на сидящего тут же на чьем-то ранце офицера с окровавленной повязкой на лбу, который, несмотря на это, ловко и довольно бодро бинтовал себе левую руку. Его шпага, покрытая засохшей уже кровью, по самый эфес была воткнута в землю. Тут же рядом валялись в кобурах и пистолеты. Румянцеву раненый показался кем-то знакомым. Приглядевшись, он обрадованно воскликнул:
– Ба! Поручик Попов!
Офицер вскинул глаза, вопросительно посмотрел на кричащего и, узнав Румянцева, поспешно вскочил:
– Так точно, ваше превосходительство! Капитан Попов к вашим услугам!
– О, поздравляю с капитаном. Ранены, Дмитрий Николаевич?
– Есть немного, Петр Александрович. Саблей да штыком зацепило.
– Серьезно зацепило-то?
– Пустяки, ваше превосходительство! Чтоб на солдате, да не зажило!
– Ну и хорошо. Хочу поблагодарить вас, капитан. Вас и солдат ваших. Славно, вижу, здесь вы сражались. Теперь уж у Фридриха хребет окончательно сломан.
– Пора уж и сломать, господин генерал-поручик. Коий год воюем. Пора уж дело доделать и по домам.
– Скучаете по дому?
– По России, Петр Александрович. Дома-то ведь у меня и нет. Всю жизнь с отцом по гарнизонам да домам государственным жил. А умер он, и никого у меня не осталось. А по родине скучаю.
– Скоро, я думаю, двинем по домам.
– Ох, ваше превосходительство, хорошо бы. Да вот сомнение меня берет.
– Это в чем же, Дмитрий Николаевич, ваше сомнение?
– А в том, что коли хотели бы мы быстрее окончить кампании эти, то я бы сейчас не сидел здесь, перевязками своими занимаясь, а гнал бы прусса к Берлину! А то ведь опять дадим ему оправиться. Он же у себя дома. Что ему стоит войско заново набрать!
– Так ведь преследуют Фридриха, господин капитан. Или не знаете вы, сидя здесь и своими ранами занимаясь, что союзные части гонят неприятеля?
– Да видел я все. Отсюда сверху хорошо все видать. Только ведь кавалерия вдогон-то пошла. А ведь вы знаете, ваше превосходительство, что пока пехота своим сапогом куда не ступила, та земля еще не отвоевана.
