Графу понадобился всего лишь месяц – после ряда его молниеносных ударов 14 сентября Пугачев был выдан своими вчерашними товарищами.
Мятеж был подавлен, а спасший державу Панин вновь обратился к частной жизни, подобно многим полководцам и диктаторам Древнего Рима: в нем нуждаются – он приходит и свершает необходимое, опасность прошла – он вновь один из равных.
Опасности столь великой для государства более не было, и Панин отныне – лишь частное лицо. Каковым он и оставался до самой своей смерти, последовавшей в 1789 году. В годы новой войны с османами.
На которой вновь отличится Румянцев, сейчас лишь готовящийся к громкому титулу «грозы осман». И собирающийся дерзко откорректировать дошедший из столицы план военных действий на нынешний, 1770 год.
Он, не имея возможности полностью отказаться от выполнения плана, разработанного ближайшим окружением Екатерины, внес все же в него поправку, менявшую направление действий.
Задачу пассивной обороны он заменил активными действиями и выступил с предложением о наступлении между Прутом и Серетом, с целью воспрепятствовать переходу турок на левый берег Дуная.
Этим не только облегчалась осада Бендер, но и освобождалась часть сил его армии для активных операций на Дунае.
План Румянцева оказался возможным благодаря тому, что Военный совет на этот раз не зафиксировал четко способ действий Первой армии.
Директива совета (рескрипт Екатерины II) от 10 декабря 1769 года гласила: «…оставляем вам сами делать и предпринимать… все то, что вы собственным благоразумием за нужно и полезно находить будете к верному и совершенному содержанию наших главных намерений, то есть сохранения княжества Молдавского… и прикрытия осады бендерской». Так что командующий Первой армией целиком и полностью следовал букве распоряжений, правда, полностью изменив его дух.
Румянцев начал кампанию 1770 года с того, что оттянул передовой корпус на соединение с главными силами. Он намеревался действовать прежде всего против живой силы противника и поэтому считал сосредоточение своей армии необходимым, даже в ущерб территориальным потерям, что, как он знал, вызовет неудовольствие в Петербурге.
Главные силы турецкой армии под командованием великого визиря к весне 1770 года постепенно сосредотачивались на правом берегу Дуная у Исакчи, где ими велись работы по наведению моста, затрудняемые подъемом воды. Отдельные группы турецких войск задействовали на левом берегу Дуная. Значительные силы турецкой конницы намеревались – как стало известно русскому командованию – нанести удар в направлении на Яссы. В этой ситуации Румянцев и двинул армию навстречу противнику.
Своим движением, как писал он 20 апреля П.И. Панину, он имел в виду «прямое намерение наступательного действия, вложить в неприятеля больше страха, нежели суть мои силы». 25 апреля главные силы Первой армии выступили из лагеря под Хотином и двинулись на юг вдоль левого берега Прута. После соединения с передовым корпусом у Румянцева было около 40 тысяч человек, включая нестроевых.
Великий визирь, зная малочисленность русских и обширность квартирного расположения, предполагал разбить их поодиночке, не допуская до соединения. Для этой цели он назначил три корпуса (60 тысяч) татар, которые должны были исполнить это. Сам же визирь с передовыми силами спешил подкрепить передовое войско.
Именно поэтому Румянцев решил не дожидаться объединенного удара всей турецкой армии, а бить ее частями. В его планы вмешивалась весенняя распутица: проливные дожди приносили непредвиденные задержки, степи превратились в море грязи, ручьи – в почти полноводные реки. Люди и лошади тонули. Румянцев приказал бросать обозы и парки.
На марше армия составляла несколько походных колонн, соответствовавших частям будущего боевого порядка. В этом же порядке войска бивакировали перед сражением. Это облегчало построение к бою. Оно выполнялось дивизиями заблаговременно под покровом темноты до начала сражения.
Татарская конница, подкрепленная передовыми корпусами турок, при приближении Румянцева перешла к обороне в укрепленном лагере при урочище Рябая Могила на левом берегу Прута.
Командующий русской армией строил свой успех на расчете, что противник не подозревал о незначительности войск Румянцева. Кроме того, были предприняты тщательные меры к прикрытию операционной линии.
Несмотря на разведку, русские войска не знали точного расположения татарской конницы. Чтобы не позволить противнику ускользнуть и в то же время облегчить возможность быстрого движения воинских масс, Румянцев разделил свою армию на три группы, дав каждой особый маршрут и точно определив точку соединения…
Бывший русский посол в Варшаве, активно нелюбимый магнатерией за то, что не щадил ее гонор и частенько весьма резко осаживал, давая понять, что он не просто посол, а посол России, страны, отныне решающей судьбы Речи Посполитой, ныне же командир передового корпуса генерал-поручик князь Николай Васильевич Репнин озабоченно смотрел на разостланную перед ним на барабане карту. С легкой руки главнокомандующего армией барабан не ему одному заменял в походе стол.
Репнин заменил умершего от чумы генерал-поручика Штофельна, человека про жестокость которого Румянцев счел нужным писать Екатерине, и вместе с новой должностью принял груз проблем, тяжело сейчас давивший ему на плечи. За несколько дней до смерти Штофельн получил распоряжение: силами своего корпуса занять урочище Рябая Могила и удержаться там, не давая татарам и туркам двигаться от Нижнего Дуная, Аккермана и Бендер в направлении Ясс и Хотина. А незадолго перед этим противник перешел к решительным действиям, намереваясь разбить корпус по частям, на которые он был рассредоточен, выполняя задачу по обороне ряда городов и местностей Молдавии. И теперь неприятель с каждым днем все более и более усиливал свой натиск на корпус Репнина.
«Уже десять дней мы здесь, – не сводя воспаленных от недосыпания глаз от карты, думает командир корпуса, – здесь, на западном берегу Прута, против Рябой Могилы. Сие урочище занято противником нашим – татарами да турками. За эти недели, отбиваясь отдельными отрядами от неприятеля, корпус сумел в конце концов собраться в единый кулак и теперь препятствует Абаз-паше переправиться через реку. Но что делать с отрядом Абды-паши, коей наступает на нас по нашему западному берегу с юга. Не будет ли так, что, ввязавшись с ним в драку, мы упустим Абаз-пашу и татар Каплан-Гирея? А коли они соединятся, то что? Что, что, – прервал он сам себя, – нечто не знаешь. Мы так далеко от основной армии, что в этом случае нас уже ничто не спасет. И ведь я же неоднократно просил графа о помощи, обрисовывая ему наше положение, он же все: держитесь, скоро подойдут главные силы. Подойти-то они подойдут, но узнаем ли мы уже об этом?» Откинутый полог палатки впустил волну свежего воздуха, запах костров, комаров и приглушенный доселе тяжелой холстиной смутный гул большого лагеря.
– Ваше превосходительство, – вытянулся на пороге адъютант, – турки.
– Какие турки?
– Мыслю, что отряд Абды-паши. Идет с юга.
