Первые приступы мигрени начались у него в 14 лет. С возрастом и увеличением интеллектуальных нагрузок они возникали чаще и проявлялись сильней. Нередко им сопутствовали спазмы желудка, приступы рвоты, бессонница. Он принимал хлоралгидрат, веронал и, возможно, индийскую коноплю, увеличивая дозы. Это приводило к временному улучшению с накоплением негативных эффектов, ведущих к деградации функций мозга.
Словно пытаясь избавиться от навязчивых болезней, Ницше переезжает из города в город. Он одинок, беден, теряет зрение и силы, живет в дешёвых гостиницах, питается скудно, постоянно принимает различные снадобья.
Его идеи не находят отзвука в общественном сознании. Поистине – глас вопиющего в пустыне! Но он продолжает работать, преодолевая беды и боли:
«Болезнь может быть энергичным стимулом к жизни… Я как бы вновь открыл жизнь. Включил себя в неё, я находил вкус во всех хороших и даже незначительных вещах, тогда как другим нелегко находить в них вкус, – я сделал из моей воли к здоровью, к жизни мою философию… Я перестал быть пессимистом в годы моей наименьшей жизнеспособности: инстинкт самовосстановления воспретил мне философию нищеты и уныния».
Одна из главных его идей: глупо заботиться о ближнем, ибо он слаб и жалок. Его надо «преодолеть», ему надо помочь исчезнуть с лица земли ради дальнего – Сверхчеловека, устремлённого к высоким идеалам.
Произведения Ницше – соединение философских размышлений, религиозного учения, художественных образов, крика души измученного физическими и духовными страданиями человека. Порой это просто набор высказываний, мало связанных между собой. Печать болезни: он пишет урывками, в минуты избавления от боли, просветления сознания.
Показательна его работа «Так говорил Заратустра. Книга для всех и для никого». Она стилизована под житие восточного мудреца. Она не завершена, фрагментарна и с приближением к финалу переходит в бессвязные фразы, восклицания. Кто-то сказал, что это было написано в соавторстве с хлорал-гидратом.
Индивидуализм Ницше был выстраданным и отражал его борьбу – один на один! – с болезнями и невзгодами. Он оставался одиноким всю свою жизнь и даже не смог сохранить близкие отношения с другом и отчасти идейным учителем Рихардом Вагнером.
Вагнер высказал некоторые идеи, обуревавшие Ницше, раньше него. Например: «Лицемерие является отличительной чертой всех веков христианства» и наиболее властно проявилось в буржуазный век. Искусство, находившееся в зависимости от просвещённых владык, «продалось душой и телом гораздо худшему хозяину – Индустрии».
По мнению Вагнера, возродить духовную жизнь может только великая Революция. Её главной целью должна стать свободная, прекрасная и сильная личность. Человек должен преодолеть ограничение и смирение духа, предполагаемое христианством, предельно полно раскрывая свою природную сущность.
Рихард Вагнер не противопоставлял себя обществу и более или менее умело приспосабливался к обстоятельствам. Фридрих Ницше не признавал никаких компромиссов. Его не устраивала действительность едва ли не во всех её проявлениях. Он презирал людей, готовых трусливо прозябать всю свою единственную и неповторимую жизнь. «Чего мы ищем? – вопрошал Ницше. – Покоя, счастья? Нет, только одну истину, как бы ужасна и отвратительна она ни была».
При жизни он так и не был услышан. Утешался тем, что пишет для будущего: «Тогда откроют мои книги, и у меня будут читатели. Я должен писать для них, для них я должен закончить мои основные идеи. Сейчас я не могу бороться – у меня нет даже противников».
И ярые последователи, и яростные противники появились у Ницше позже. Его идеи вдохновили Гитлера на борьбу за величайший германский рейх и за «белокурую бестию» на пути к Сверхчеловеку. Но диктатура нацистской партии и могучей государственной машины штамповала только «винтиков». Стремясь истребить или поработить «недочеловеков», озабоченных одним лишь материальным благополучием, фашисты сами становились «недочеловеками». По афоризму Ницше: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтоб самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна притягивает тебя».
Ницше выступал – не всегда осознанно – против подавления и унижения личности не только внешними силами, но и собственными слабостями, безволием. Такая борьба придаёт жизни внутреннюю напряжённость, целеустремлённость и смысл. Исходя из этого, он отрицал христианство, призванное утешать слабых. Воспевая сильную личность, он создавал новое религиозно-философское учение для одинокого искателя истины, отвергающего всё, что подавляет его духовную свободу.
Пророк Заратустра – его герой, – не обременённый смирением, пребывает в гордом одиночестве, подчёркивая очевидность: каждая вершина возвышается отдельно… Хотя, как известно, в природе гора не возвышается сама по себе среди низменности, а является частью хребта, горной страны.
Учение Ницше в потаенной глубине своей – бегство от реальности. Оно являет собой нечто противоестественное, подобное величественным египетским пирамидам, возвышающимся над равниной. И всё-таки духовный протест сильной творческой личности в научно-технический век оправдан, ибо творение человека – техническая цивилизация – стало подавлять своего творца, пересоздавать его по своему образу и подобию. Замкнутый в себе Заратустра рискует превратиться в «заратустрицу» в чреве автомобиля, раба техники.
Оправдан бунт Ницше против нравственного закона, исполняемого под угрозой наказания свыше (обществом, государством, Богом). Это обстоятельство подчёркивал одновременно с Ницше оригинальный и рано умерший мыслитель Жан Мари Гюйо (1854–1888). Он ровно через сто лет после «Основ метафизики нравственности» И. Канта написал книгу «Нравственность без обязательства и без санкций». Уже в названии – отрицание кантова категорического императива, предписывающего всеобщую обязанность для всех разумных существ. Отвергается и санкция свыше, на которую ссылаются все религии.
Несмотря на свой недолгий жизненный опыт, Гюйо точно оценил социальные перемены: «Эра личностей кончается, наступает эпоха масс». Он отвергал ницшеанскую волю к власти: «Метафизические системы, проникнутые духом авторитета и власти, – помочи, пригодные для народов, находящихся на младенческой стадии развития». «Желать властвовать над умами ещё хуже, чем желать властвовать над телом» (имеется в виду запугивание угрозой наказания при жизни или после смерти).
В отличие от Ницше, Гюйо утверждал право на индивидуальность любого человека: «Единство в познании принесло бы смерть самому познанию… Разнообразие теорий и доктрин служит доказательством богатства и силы мысли». «Самый дух человека весь проникнут идеей социальности: мы мыслим… в категории общества».
Фридрих Ницше был уверен, что мыслит «в категории» свободной личности. Но, как мы уже говорили, у него были предтечи. Его идеи отвечали духу времени, хотя и в парадоксальной форме, доведённой до крайних пределов.
Его упрекали в аморализме. Это заблуждение. Как бы ни изощрялись теоретики, чему бы ни поклонялись верующие, нравственность – в поступках, образе жизни, а не в декларациях, заповедях, словах.
