– Рапорт пиши про вчерашнее происшествие. А я задним числом оформлю.
– А что писать-то, товарищ майор? Как вы проверяли нас на маршруте?
– Нет, ты напишешь, как сотрудница Жатько вступила в половую связь с военнопленным Щ-1224, Коэтиро Кайфу. А ты вовремя это пресёк, о чём докладываешь мне по команде… То есть не мне, а пишешь на имя майора Иванова.
– Извините, товарищ майор, такое я написать не могу. Во-первых, потому что не видел, во-вторых, не пресекал, а в-третьих, не имею доступа на объект. Вот если бы они до семнадцати ноль-ноль не вышли бы с объекта, тогда я по инструкции сообщил бы на контрольный пост и действовал в соответствии с распоряжениями. А так получается, что я самовольно проник на объект, а это трибунал.
Варя увидела белое от ярости лицо мужа, его дёргающуюся щёку.
– Будем считать, что проверка прошла успешно, – будто выплёвывая слова, проговорил майор, – тебя можно аттестовать…
Картинка снова сменилась, и Варя опять будто плыла над лесом, рощей гинкго, над горой…
Коэтиро… Коля… Рванулась к нему, припала к груди… Почему он не видит? Не обнимет? Она снова будто взмыла вверх… и увидела фигуру мужа… Рука на взлёт, пистолет… сухо щёлкнул выстрел… Японец упал, и тут же под ним забил ключ, вода гейзером брызнула вверх, и тело Коэтиро стало медленно погружаться в воду…
– Стой, сука, куда? – заорал Жатько, бросаясь к промоине, но почва из-под его ног ушла: он провалился по колено, потом с трудом выбрался, схватившись за ствол молодого гинкго. Оглянулся, но трупа японца уже не было видно. И ключ, только что бивший в небо, тоже пропал. Пятно крови на снегу, тонкая дорожка ярких капель – и ровный, пушистый снег…
– Бред… – пробормотал майор, – бред… этого не может быть! Сука, что я предъявлять буду?! – заорал он, вспугнув птиц. – Следы, следы не затоптать…
– Товарищ майор, товарищ майор! – в горку бегом поднимались два конвоира.
– Уйти хотел, сука! Тансекбаев, давай быстро сообщай. Пусть направляют собаку, выездную группу… Ушёл! Мы с тобой рощу прочешем, а ты что стоишь, рожа узкоглазая? А ну марш выполнять приказ! Бегом сообщай в караулку!..
Задул ветер, роща задрожала, завибрировала каждой своей веточкой и будто вздохнула. Светящиеся стволы на глазах поблекли, съёжились. Потом ещё раз раздался похожий на тяжёлый вздох звук, и вот уже кривые сучья покорёженной осины стоят там, где только что были невесомые, светлые деревья. Сухие стволы росли прямо из болотины, непонятным образом не замёрзшей.
– Буран начинается, кажись, серьёзный. Уходить надо, товарищ майор!
– Стоять! Стоять, сказал! – заорал Жатько, и тут же был свален на снег мощным порывом ветра.
– Товарищ майор! Машина вышла! – доложил подбежавший киргиз. – Буран, товарищ майор.
– Давай к деревьям! – попытался перекричать вой ветра Жатько. Но тут будто что-то топнуло – раз, другой, третий… Солдаты побежали навстречу свету фар «студебеккера». Жатько вскочил, согнулся, закрывая лицо от ветра, хлеставшего в лицо.
– Тёмный буран, выбираться надо! – крикнул кто-то из машины.
Но не буран это был. Казалось, будто что-то огромное бежало следом… нет, не бежало, а шло тяжелым неторопливым шагом. Бухающие удары о мёрзлую землю приближались, несмотря на то что автомобиль нёсся на пределе скорости…
В лицо будто швырнуло горсть снега…
Варя вздрогнула, медленно посмотрела по сторонам: она дома, на своей кровати, вот стол, умывальник, зеркало над ним, комод в углу, второй стол – обеденный – возле окна, а за окном завывает буран, будто стонет и плачет и рыдает…
Варвара рухнула на подушку и тоже зарыдала вместе с бураном, будто растворившись в нём, став его частью…
Глава шестнадцатая. Ночные откровения Балашихи
(Середина июня 2014 года)
Разбирая документы, я никак не мог найти то, что искал: карту землеотвода института и институтского городка. Вот посёлок ракетчиков, вот остатки ракетной базы, вот здесь, видимо, стояли локаторы… На месте пробного коммунизма белое пятно и маленькая справочка: «объекты… литера… и земельный участок… координаты… находятся в собственности Главного управления спецобъектов при президенте РФ…»
– Вот это да! – Я присвистнул, взъершив волосы – за всю мою карьеру ни разу не приходилось сталкиваться с этой структурой. Но эти вопросы пусть решает высшее руководство. Однако шеф ясно и недвусмысленно дал понять: выдернуть земли из-под института. Неувязочка. Виктор отправил документы, и я готов поспорить, что он имел какой-то козырь, что-то, что узаконивало владение институтскими землями. Естественно, среди дубликатов этого не было. И бумага, скорее всего, составлена в единственном экземпляре.
Вот тут-то я пожалел, что не предложил Аллочке остаться на ночь! Секретарша имела милую привычку внимательно изучать все документы, попавшие к ней на стол. Что ж я сразу не просмотрел-то? Премия – и серьёзная премия, а ведь Аллочка заикалась ещё о каком-то персональном презенте от отца-основателя нашего концерна – просто так не упадёт. Ладно, завтра прилетает Пал Палыч, Аллочка, естественно, будет при нём, а там разберёмся.
Пришёл Петро. Захлопал дверцей холодильника, загремел посудой. Вот брюхо вечно голодное, опять ищет чего пожрать!
– Яшка, есть хочешь? Я щас картошечки сварганю, – ботаник заглянул в комнату, прошёл к компьютеру, включил. – Так что, сообразим поздний ужин? Или ты в гостинице поешь?
– Выпроваживаешь? – усмехнулся я. – Давай на себя готовь, я пошёл. Дела ещё есть.
– Ну да, распорядиться на месте, ценные указания дать, – хохотнул зам по науке. – Ладно, если надумаешь, заглядывай через часок, как раз ужин поспеет.
С Петром в этот вечер пришлось встретиться ещё раз, хотя я не планировал этого. Думал зайти к Балашихе, а от неё в гостиницу – выспаться как следует перед приездом шефа. Но события развернулись по другому плану.
Балашиха будто ждала меня. Она сидела за столом, разложив перед собой старые, затёртые альбомы для фотографий. Два портрета в рамках стояли отдельно, перед ними горела свеча, по обычаю рядом две стопки водки, накрытых кусочками хлеба.
– А… Яшенька… проходи, сынок, помянем, – сказала она, горестно вздохнув. – И их помянем, и мою душу грешную заодно. Вот сколько людям потом помогала, как думаешь, Бог простит мне грехи?
– Да что ж вы так, баб Валь, себя-то корите? – сказал я из вежливости.
Хоть мне и хотелось утешить старого человека, но, пожив здесь, соприкоснувшись с тайнами пробного коммунизма, таинственной рощи, странного и страшного прошлого, я понимал, что душа этой древней женщины вряд ли когда заслужит прощения. Я бы простил, но мне не за что и обвинять её, и место в раю организовывать не в моей компетенции. Но за упокой душ умерших выпил, не чокаясь и не закусывая. Посмотрел на портреты, не удивляясь: знал, что увижу на них майора Жатько и его жену Варвару, так похожую на мою мать.
