А может, это задание все же как-то связано с дочками и женами. Двуликий вздрагивает, когда по его лицу мелькает тень чего-то летящего, и лезвие томагавка, на этот раз закрученного вертикально, пробивает дно каноэ прямо перед ним.
“А вот это, пожалуй, проблема, Знающий”.
Каноэ тут же начинает наполняться водой, однако медленнее, чем ожидал Двуликий. Или, может, он теперь летит, а его бешеные руки превратили весло в крыло?
Каноэ чиркает о камень. Пора веселиться! Двуликий не позволял себе поверить, что берег уже так близко. Он выпрыгивает из лодки и поднимает ее передний край, как учил Знающий, перевернув так, чтобы поднырнуть под нее и бежать по дну.
Оглянувшись, он видит оскал самой Смерти. Дакотская пирога развернулась бортом к берегу – так, чтобы все могли вылезти и погнаться за Двуликим по суше, либо чтобы все они могли метать в него снаряды залпом.
Двуликий понимает, что скоро его заметят, и напоминает сам себе, что чувство, будто теперь его спина защищена кожаным каноэ, – чистая иллюзия. Поэтому он поднимает лодку над головой и выходит из воды, перепрыгивает несколько валунов и добирается до перелеска между озерами Злосчастное и Никчемное
[43] – безо всякого труда, ведь теперь каноэ действительно в воздухе, и оно ничего не весит.
Однако обзор у него так себе, а если он зацепит носом каноэ ветку или уткнется в землю, то все – прощай, личико. В основном он видит подлесок под ногами, откуда буквально на каждом шагу разбегается всякая живность. Двуликий еще никогда в жизни так не шумел. Только из добычи он заметил куницу, ласточку, горностая и росомаху.
Один томагавк отскочил от дерева справа в Двуликого, отчего тот отшатнулся и чуть было не упал, но лезвие его не задело. Видимо, дакоты преследуют его уже по суше.
Но впереди сквозь ветви он уже снова видит воду.
И вот он здесь: озеро Никчемное. Первая же его мысль – сбросить каноэ на воду. И что бы вы думали? Это он и делает. Лодка приводняется более-менее ровно и быстро уравновешивается, поскольку через пробоину в днище снова поступает вода.
Двуликий прыгает в ту же сторону, куда относит каноэ, но, чтобы забраться в лодку, вынужден следовать инструкции Знающего Енота, ведь тут он не может рисковать: руки на борта, одну ногу в середину, другую подтянуть следом. Теперь он готов грести, и как раз вовремя: он слышит, как дакоты с треском ломятся через перелесок.
Осмотревшись, Двуликий понимает, что у него нет весла. Он не помнит, как бросил его, но по суше он бежал явно без весла, ведь каноэ он нес обеими руками.
Проклятье!
Двуликий ложится на живот и гребет руками. Приходится грести попеременно, то слева, то справа, иначе до воды не достать. Никогда еще вода не была настолько жидкой. Кажется, лодка движется по кругу.
Он старается менять руки ритмичнее. Постепенно берег исчезает из виду. Становится глубоко. Однако он все равно не может понять, почему дакоты все еще не поймали и не убили его. Он оборачивается и видит, что они так и стоят на берегу, в добрых шести фарлонгах позади. Смотрят ему вслед. И озабоченно переговариваются.
А на дальнем берегу, по которому проходит граница между землями дакотов и оджибве
[44], Двуликий уже видит своих. В том числе и Знающего Енота – тот напряженно хмурился, а теперь завыл волком от восторга и показывает дакотам жест по локоть.
“Точно, хрен вам! – думает Двуликий и, обессиленный, переворачивается на спину. – Хрен вам всем!”
10
Или, Миннесота
Все еще пятница, 14 сентября
– Когда переносишь каноэ с одного озера на другое, это называется волок, – объясняет шериф Элбин. – А тропа, которую для этого используют, – переволок.
– Ага, – отзываюсь я.
На самом деле я его не особо слушал. Рассказ Элбина показался мне полным бредом – особенно в том, что дакоты поедали человеческие лица, – и напомнил об одеколоне “Каноэ”, которым обычно пользовались братки. А может, и до сих пор пользуются.
Кроме того, я задумался, почему шериф тратит на нас столько времени. Одно дело добывать сведения о потенциальном преступлении, которое планирует Реджи Трегер. И совсем другое – вытаскивать карты и погружаться в историю древних индейцев.
– Переволоки – это целая наука, вот в чем дело, – продолжает Элбин. – Они зарастают, береговая линия изменяется, устанавливать на них знаки или делать зарубки на деревьях запрещено. Даже если переволок остается там же, где указано на карте, его может быть трудно заметить с воды. К тому же, если какой-то переволок годится для переноски сорокапятифунтового
[45] кевларового челнока, это далеко не значит, что по нему можно перетащить и четырехместную туристскую лодку из алюминия весом двести двадцать фунтов
[46], да еще и все снаряжение. Тропа может идти вверх по отвесному склону или оказаться просто слишком длинной. Так что, если собираешься двигаться от одного озера к другому, третьему и так далее, выбирать придется, возможно, из дюжины разных переволоков – смотря что нужно перенести и кто будет нести. Проложить правильный маршрут из точки А в точку Б – все равно что подобрать комбинацию кодового замка.
Господи, да сколько можно!
– Как вы думаете, что произошло с Бенджи Шником и Отем Семмел? – спрашивает Вайолет, и от этого я еще сильнее хочу ее трахнуть.
Элбин меняется в лице:
– Реджи Трегер это использует для продажи тура?
– Нет, не использует. Мы услышали об этом в Форде, потом почитали в библиотеке.
– Вы уверены?
– Да.
Это его слегка успокаивает.
– По-вашему, что случилось? – повторяю я.
Уж лучше пусть Элбин что-то заподозрит и пробьет меня по базе, чем добьет своим занудством.
– Они погибли не на моей территории.
– Форд – не ваша территория?
– Обычно наша. Форд не принадлежит к округу Лейк, но они заключили с нами договор об оказании услуг. Мы выставляем им счета, они не платят, мы кое-как патрулируем там – чтобы избежать проблем в будущем. Но в Баундери-Уотерс в основном заповедники и зоны отдыха, а убийствами во всем штате, кроме Близнецов
[47], занимается Миннесотское бюро задержания преступников в Бемиджи.
