– Так или иначе, – продолжает Вайолет, – исходная посылка ни к черту не годится: чистый экзотермический синтез нефти – это все равно что вечный двигатель. И даже если было бы возможно изобрести способ производства нефти, это лишь ускорило бы экологическую катастрофу, хотя процесс и так уже запущен.
– Может, ему нужен человек с таким отношением к работе. Мне был бы нужен.
– Ты не понял. Нет никакой работы. Я ничего не делаю. Делать просто нечего. У меня какая-то нелепая не-работа, за которую мне все еще платят, возможно, лишь потому, что мой начальник либо запал на меня, либо чувствует вину за свое поведение полгода назад.
– Я думал, он самый скупой человек из ныне живущих.
– Не так уж дорого я ему обхожусь.
– Если он держит тебя на работе только оттого, что запал на тебя, кажется, он не слишком активен в этом направлении.
– Да уж, не слишком. Спасибо тебе, что подметил. Ладно, вообще-то суть не в этом.
– А в чем же?
– Не знаю. Наверное, в том, что мне не стоило наезжать на тебя за то, что ты… тот, кто ты есть. Доктор-телохранитель или как тебя назвать. Было чистым лицемерием вести себя так, будто я лучше. В смысле, будто я лучше тебя. Я ничем не лучше, это уж точно. Если на то пошло, я даже хуже. Мы оба просто работаем на Милл-Ота. И твоя работа на него гораздо менее постыдна, чем моя.
– Так вот в чем суть?
– Да.
– Вайолет, ты лучше меня.
– Нет.
– Лучше. Спасибо за твои слова, но ты лучше. Просто ты слишком сурова к себе, ведь ты думаешь, что должна попытаться каким-то образом спасти человечество от самоуничтожения, но пока еще не придумала, как это сделать, и казнишь себя.
Она смотрит на меня:
– Теперь ты шутишь, да?
– Нет.
– Ну прямо Киану Ривз: настолько поверхностно, что кажется глубоким.
– Эй, ну это хоть кажется глубоким.
– Я все меньше об этом думаю. Тебе надо пересмотреть свои шаблоны оценки людей, дружище. Единственное, чего я хочу, – это научиться расслабляться, и пусть мир горит синим пламенем.
– Ага.
– Пошел ты со своим “ага”. И вообще ты-то кто такой, чтобы рассуждать о подобных вещах? Ты до сих пор не рассказал, чем ты занимаешься. Ты что, был “морским котиком”? Служил наемником в Афганистане? Или что?
Чувствую себя полным кретином, оттого что этот вопрос застал меня врасплох. Пытаясь скрыть растерянность, потягиваюсь и зеваю.
– Рассказывай, – говорит Вайолет.
– Ничего подобного.
– Тогда… что?
Поворачиваюсь на другой бок:
– Потом расскажу.
– А может, сейчас?
– Не могу.
– Почему?
– Не хочу, чтобы ты перестала со мной разговаривать.
– А не боишься, что я перестану разговаривать с тобой из-за того, что меня достанут твои отмазки?
Бормочу якобы сквозь сон:
– Ну, вот теперь да, когда ты сказала.
– Ты что, притворяешься, что собрался спать?
– Не притворяюсь. Утром у нас монстр по плану.
– Да ты издеваешься.
– Приятных снов.
– Ты же понимаешь, что я только навыдумываю всякой фигни гораздо хуже, чем то, что ты можешь мне рассказать.
– Я готов рискнуть.
– И первое, что я подумаю, – что у тебя нет никаких тайн и тебе просто в кайф обламывать людей.
– М-м.
– Угу! Млять, какой же ты упрямый! – Слышу, что она тоже отворачивается. – Говорить с тобой, все равно что с самой собой.
– У меня такое же чувство.
– Это потому, что ты нарцисс. Спокойной ночи, доктор Азимут.
– Спокойной ночи, доктор Хёрст.
28
Оз. Гарнер / оз. Уайт
Национальный парк Баундери-Уотерс,
Миннесота
Все еще четверг, 20 сентября
Семь тридцать. Полчаса как рассвело, и единственное, что пока успело сделать солнце, – осветить туман. Туманом окутано все вокруг. Даже озеро Гарнер кажется погруженным в облако. Озеро Уайт похоже на Каньон, Забытый Временем.
Реджи всем раздает кофе, как и в предыдущие четыре дня. Подозреваю, у него просто не так уж много других дел. Ведь его серьезные и жилистые проводники со всем справляются. По сравнению с остальными Реджи довольно легкомысленно относится к тому, что Лай все еще не нашлась.
– Как вы? – осведомляюсь я.
– В смысле, не беспокоюсь ли я за проклятую псину Дэла? Нет. Она, наверное, прибилась к стаду лосей. – И все же он бросает виноватый взгляд на Вайолет и Фродо, юную родственницу Пэйлин, которые с несчастным видом сидят на гальке. – Я в полном порядке. Заплывы на каноэ и озерные чудища, конечно, не моя стихия – как и чудаки на лодках с колесами, – но мы сделали полдела в том, что касается гребли. Теперь осталось только вернуться назад.
– Реджи, а куда делось все охотничье снаряжение, заказанное Крисом-младшим и доставленное уже после его смерти? Крюки и все такое?
Он пожимает плечами:
– Я вернул его. Никогда не думал, что выберусь сюда и появится повод им воспользоваться.
Беру два стаканчика кофе для Вайолет и Фродо, но Фродо уже пьет горячий шоколад, так что один кофе я оставляю себе и сажусь рядом с Вайолет. Она прислоняется ко мне. Не знаю уж, сознательно или нет, хотя – когда вы в последний раз прислонялись к кому-то бессознательно
[83]? Так или эдак, все равно приятно.
Ребята Реджи пекут оладьи, пока все мы ждем, чтобы туман развеялся, или испарился, или хоть как-то исчез. Никто не говорит в голос, только шепотом. Около часа над лагерем висит влажная тишина, нарушаемая только редкими криками птиц.
Однако на исходе часа со стороны озера Уайт раздается ужасно громкий и пронзительный звук, мы словно оказались в глотке у ревущего Годзиллы.
Разумеется, все сразу же сходят с ума и смешиваются в паникующую кучу-малу, на которую почему-то очень трудно смотреть. Не особо пытаясь разобраться в происходящем, я удивляюсь выбору момента. Исходя из того, что шум поднял человек – с помощью сирены? подключив ноутбук к системе “маршалловских” усилков? – я не понимаю, почему именно сейчас. Почему бы не дать нам денек-другой полазить по Уайту для правдоподобия? Или хоть дали бы очухаться после прошедшей ночи!
Поворачиваюсь к Вайолет узнать, что она думает, но ни ее, ни Фродо уже нет. Причем нет не просто рядом со мной, а вообще в зоне видимости, хотя кажется, прошло так мало времени, что они еще не могли никуда уйти. Но я совсем не уверен, что мой мозг работает, как положено. Мимо проходит человек с предметом, похожим на ружейный футляр. На его опознание у меня уходит столько времени, что к моменту, когда до меня доходит – это же Фик, – он уже скрывается из виду. Оказывается, он бежит.
