Я подошел к окну. Внизу белокурый малыш в синей курточке и шапочке-петушке методично стучал лопаткой по земле. На скамейке восседала полная бабуля и громоздких туфлях. Я почему-то вспомнил себя в детстве…
В те давние годы меня терзала одна неприятность: почему отец и мать никогда не гуляют со мной вместе. Да, они оба работают, и то, что я в будние дни оставался на попечение няни Светы, большегрудой деревенской женщины, очень заботливой и пахнущей молочной теплотой, меня особо не задевало. Но почему в выходные отец всегда торчит со мной во дворе один? Это беспокоило и не укладывалось в голове. Когда я спрашивал, отчего мама никогда не гуляет с нами, отец объяснял мне, что у нее слишком много хлопот по дому. Мать и отец вообще не очень много бывали вместе. По вечерам мы частенько играли в «Эрудит», игру, где на доске надо было выставлять буквы так, чтобы на тебе не кончилось слово. Я обожал эти часы в столовой, под мягко светящим, желтым со свисающей бахромой абажуром, в нашей квартире на Юго-Западе. Это одно из самых ярких моих детских воспоминаний. Лет с пяти у меня во дворе уже водилось много друзей, и скудность детской площадки, где кроме покосившейся горки, песочницы и пары качелей ничего не было, не мешало нам выдумывать головокружительные развлечения. Когда в 91-м году рухнула страна, осколки той аварии долетели и до нашего двора. В нем то и дело теперь собирались компании какой-то гопоты, оставлявшей на детской после себя горы окурков и пустых бутылок. Няня Света больше не приезжала. Я вырос и мог спокойно оставаться дома один. В 1998 году на краю этой самой песочницы я нашел рыдающую Наташу Клюеву, свою детскую любовь. Теперь я влюблен в ее младшую троюродную сестру. Интересно, они много общались в детстве? Наташа, живущая в Москве, и Нина, живущая в Киеве. Вряд ли. Разница в возрасте слишком уж велика. Что привлекло Наташу в Федоре Демине? Его деньги? Он ее содержит? А что бросило его к ней? Как она сейчас выглядит? Ладно. Хватит думать неизвестно о чем. Главное, я счастлив с Ниной. Остальное, конечно, запутано. И совершенно не ясно, что делать с Ларисой и нашим с ней общим миром. Поскорее бы хоть какая-нибудь ясность наступила в судьбе Славика. Как я хочу, чтобы он был жив…
Я встал, взял лежавший около телевизора пульт и нажал зеленую кнопку. Программы были не настроены, почти на всех каналах помехи бегали туда-сюда по экрану. Более-менее отчетливо транслировался сигнал CNN. На экране возникали на разном фоне лица новых украинских политиков, без конца вещавших о борьбе с сепаратистами на Юго-Востоке и о желании победить сепаратизм на корню. Все одно и то же. Я уже собирался выключить телеящик и попробовать войти в Интернет через телефон, как в кадре появилась физиономия Славика. Бородатая и жизнерадостная. Так. Новость уже состряпали. Оперативно…
Корреспондент с развевающимися по ветру рыжими волосами заклинал: «В Киеве пропал оператор российского телеканала «Ньюс» Владислав Раппопорт. О его изчезновении сообщил корреспондент одноименного канала Юрий Громов, связь с которым после этого прервалась». Я чуть не закричал от удивления.
Как это – связь прервалась?! Но рыжий хладнокровно продолжал: «В Москве Громов так и не появился. Хотя самолет, на котором он должен был вернуться, приземлился более получаса назад. Согласно инсайдерским источникам, на борту его нет. Возможно, оба российских журналиста арестованы СБУ за пособничество террористам».
Что за чепуха? Я же предупредил Кабанова, что никуда пока не улечу. Что такое «связь прервалась»? Кто это выдумал? Гады! Мать с ума сойдет, если до нее эта чушь докатится. Не прощу им… Я набрал номер Кабанова, собираясь разразиться праведным гневом, но он не ответил мне. Никак не отреагировал на мой звонок. Вот это да! Ему наплевать, что со мной, где я? Надо немедленно известить всех, кому я дорог, что прилечу вечером и что со мной все хорошо. Стоит поторопиться. Пусть они хотя бы узнают, что я не арестован. Я уже выбрал номер мамы, но тут меня одолели сомнения. А если опять что-то сорвется и придется остаться тут? Сказать ей, что ничего страшного со мной не случилось и я немного задерживаюсь? Нет, не годится. Дождусь Геннадия и уточню у него все. Улечу я все-таки сегодня или нет? Теперь я уже хотел убраться из Киева как можно скорее. Нет, я не боялся за себя. Но сейчас пришло понимание того, что я нужнее в Москве. А Нина? Может, попробовать увидеться с ней до отъезда? Фу… Сколько же всего… Что будет со мной? Хотя так ли это все важно? Так много загадок. Что искали у Славика в номере? Может, здесь замешана женщина? Нет-нет, куда это меня занесло. Он примерный семьянин. Гена по дороге намекал мне, что неприятности Славика вытекают из моей встречи с Дмитрием, и потому его номер разгромили. Но это так нелепо! А если просто хулиганская выходка? На Украине сейчас криминальные элементы творят что хотят. Их время. Что это я? Надо срочно мать успокоить. Не так важно, когда я вернусь. Главное, чтобы она услышала мой голос.
Звонок испугал меня. Никогда не предполагал, что в мелодии «Турецкого марша» столько агрессии. Отец! Ну, естественно. Из всей семьи новости быстрее всего доходят до него.
– Сынок! Как я рад, что ты взял трубку. Почему сообщают, что ты исчез?
– Да я и сам ума не приложу, папа.
Далее я вкратце пересказал ему все, что произошло со мной за последние часы. Он слушал, не перебивая.
– Как фамилия твоего Геннадия?
– Сидельников.
– Я разберусь. Главное, чтоб ты вернулся. Целым.
– Все будет в порядке.
– Ты и вчера так говорил. Эх, почему я сейчас не рядом с тобой?
– А ты вернулся из Крыма?
– Только что прилетел.
– Ну, пока. Не мучь себя. Я в норме. Позвоню из аэропорта. Маму и бабулю успокой. – Я услышал, как Геннадий открывает дверь.
– Буду ждать. – Отец, судя по голосу, нервничал. – Если что-то будет тревожить – звони. Я сейчас свяжусь с МИДом, чтоб этого Геннадия проинструктировали как следует.
– Я же просил, папа.
– Мне лучше знать. Пока.
Гена, судя по звукам из прихожей, раздевался. Потом донеслись его шаги, и вскоре мягко хлопнула дверца холодильника. Может, чем-то помочь ему? По CNN начался сюжет из разгромленного киевского офиса нашего канала, где мне так и не довелось побывать. Кадры впечатляли. Я спросил себя самого, почему так получилось, что я туда не попал. Выходило, что Гена с первой минуты нашего пребывания в Киеве все обставил так, чтобы ни я, ни Славик туда не добрались. Зачем? Кто-то дал ему такое задание? Или я чересчур мнителен? А может, моя встреча с Дмитрием столь судьбоносна для тех, кто ее инициировал, что они сознательно отгородили меня от коллег-журналистов, чтобы избежать утечки? Что за время такое! Никто никому не доверяет…
Рыжий с экрана тем временем продолжал историю о том, как активисты «Правого сектора» проникли в здание офиса телеканала «Ньюс», где повредили оргтехнику, требуя, чтобы продажные журналисты из России убирались восвояси. Хоть бы одно слово этот холеный европейский наймит вымолвил о недопустимости давления на журналистов! Нет… Как будто нападения на корпункты – это обычное явление, более того, примета демократии.
