Но ведь не пристрелил же пока! И чутье подсказывает: еще
какое-то время удастся пожить. Главное – не пропустить этого движения пальца на
курке… медленного, скользящего, последнего!
Это что же значит, сидеть, не отрывая глаз от рук
Кавалерова? Считая оставшиеся секунды жизни? И этот отсчет будет отражаться в
нервном тике на его лице, и убийца будет это видеть и наслаждаться?
Нет. Нет.
Герман вскинул глаза:
– Миху все-таки ты убил? И Хингана? Из-за перстня, что ли?
– Совершенно так. Реликвия семейная. Родительское
наследство. Но вряд ли ты способен оценить мои чувства.
Герман прищурился. Человек, сидевший напротив, снова
изменился! Никогда прежде не слышал Герман у незамысловатого Семеныча этих
сдержанных интонаций и такого подбора слов, не видел ровного разворота плеч,
выражения лица. Нет, даже не превосходство… равенство! Вот слово. Теперь они
были равны – но не как два убийцы, два мстителя. Равны происхождением,
несбывшимися надеждами, прошлым и будущим. Никита Кавалеров перестал быть
просто Семенычем.
– Кстати, – добавил Кавалеров тоном дуэлянта, похваляющегося
очередной победой, – Кирилл – тоже мой.
– Ки-рилл? – Герман запнулся. – Брось! Он же сам, после
того, как эту машину…
– За рулем сидел я. Было нетрудно убедить Кирилла
позабавиться, гоняясь за этими двумя шлюхами. Шлюхи, как бы не так! Эти бабы
шпионили за ним. Я их раньше видел, вот в чем дело. А одна из них видела меня.
Тогда из рук ушла – не повезло. Тетка ее подохла, а она сбежала. И вдруг вижу
ее у Кирилла. Меня она вроде бы не узнала, но рисковать не стоило. Жаль, до сих
пор не знаю, которая погибла. Одна-то мерзавка выжила. Ну ничего, доберусь до
нее когда-нибудь…
Герман тупо смотрел на курок, не заботясь, что подумает
сейчас Кавалеров, сочтет трусом или нет. Рассказ Альбины вспыхнул в памяти.
Тетка погибла… И Кавалеров говорит о том же. Значит, в той машине была
Альбина?! Странная, страшная, почти мистическая связь их жизней поразила
Германа. Как диковинно водит их судьба – совсем рядом, но как бы параллельными
тропками. И вот наконец-то они пересеклись…
Вскинул голову.
– А без Кирилла в этом деле нельзя было обойтись? Ты же и
так его фактически прикончил. Зачем добивать?
Кавалеров поскреб пистолетом по столу, разводя руками.
– Да как-то ничего в голову больше не пришло, – сказал почти
извиняющимся тоном. – Надо было непременно от тех баб избавиться. Хотя Кирилл,
ты, конечно, не поверишь, мне даже нравился. Он был совершенно безвреден.
Только ты мог высмотреть в нем врага, а ведь это было полное ничтожество!
– Да, теперь видно, что он тебе и впрямь нравился, – кивнул
Герман. – Тебе и Лада небось нравилась, и…
Он не успел назвать имени – Кавалеров вскинул руку в
запретном жесте.
– Нет. Это другое. Они – Налетовы. Их я мог только… – И
вдруг прервал себя улыбкой, полной предвкушения огромного удовольствия: – О да,
ведь ты еще ничего не знаешь! Почему все это произошло – не знаешь! Ты еще не
представляешь, кто держит тебя на мушке!
Честное слово, Герман на миг почувствовал что-то вроде
неловкости из-за того, что вынужден лишить его удовольствия назвать себя!
– Увы, извини, если огорчу тебя, но я все знаю. Меня держит
на мушке Никита Семенович Кавалеров, сын хирурга Семена Евгеньевича Кавалерова
– того самого, у которого больные на столе умирали от болевого шока…
Кавалеров замер. Потом улыбка медленно слиняла с лица.
Впалые щеки сильнее втянулись, резче обозначились провалившиеся подглазья.
Череп! Маска смерти!
– Петь-ка? – выдохнул он. – Петька, значит, свел концы с
концами? Н-ну… Раз ты все знаешь, тогда о чем еще говорить? Тогда – разговор
окончен!
Он вскинул пистолет. Пуля свистнула над головой Германа,
который за полсекунды до выстрела резко откинулся назад, падая вместе со
стулом, толчком согнутых ног опрокидывая противника, перекатываясь по полу и
вновь оказываясь на ногах.
Он вылетел из кухни, но захлопнуть дверь не успел – новый
выстрел заставил шарахнуться в сторону.
Бежать через холл к двери? Нет, слишком долго. И ему вовсе
не улыбалось сделаться движущейся мишенью для Кавалерова, этаким
зайчиком-побегайчиком! Ему нужно было оружие – чтобы ответить убийце, чтобы
убить убийцу!
Вцепился в перила и, сильно забрасывая тело на ступени, в
несколько прыжков заскочил на второй этаж. Пуля грохнула в балясину, пошла
рикошетом, но Герман уже проскочил в дверь дедова кабинета, служившего
гостиной. Толкнул задвижку в петлю. Огляделся и, не переводя дыхания, кинулся к
дивану, над которым висела «тулка». Больше никто в семье охотой не увлекался,
ружье провисело здесь без малого тридцать лет. «Тулка» – и наполненный
патронташ.
Распихал патроны по карманам, два вогнал в стволы, взвел оба
курка. Обернулся к двери, удивленный, что никто в нее не ломится, не решетит
выстрелами.
Минута передышки затянулась. Что-то не так. Вряд ли
Кавалеров ищет его по другим комнатам – не так он глуп, чтобы не догадаться, куда
прежде всего ринется Герман. Значит, затаился в коридоре.
Герман по стенке добрался до двери, стал сбоку, в мертвой
зоне.
Что, будем стоять – кто кого переупрямит?
Ожидание затягивалось.
Странно… Герман растерянно скользнул взглядом по комнате.
Лунный свет очертил на полу красивую, удивительно четкую тень резного столбика
– одного из тех, на котором держался навес балкона.
Вот оно что! За дверью такая тишина, потому что Кавалеров и
не думал его там стеречь. Зачем рисковать нарваться на дуплет картечью в упор?
Мало не покажется! Нет, Кавалеров умнее. Он притаился под балконом – ждет,
когда Герман решит, что перехитрил противника, и начнет спускаться со второго
этажа по надежным, будто веревочные лестницы, плетям дикого винограда, за сорок
пять лет существования внуковской дачи сплошь обвившим фасад. И вот здесь-то,
на стене, Герман словит свою пулю…
Нет, не словит.
Рывком отшвырнув задвижку, он вылетел в коридор, выставив
ружье, ощущая на спине струйки ледяного пота. Хоть и почти не сомневался, что
Никита стережет его на улице, а все-таки…
Сделал два невесомых прыжка по коридору, перевел дыхание – и
остолбенел, когда ноздри уловили вдруг запах дыма!
