И все-таки хватило ума не нестись сломя голову к лестнице,
не свешиваться безрассудно в пролет. Крался по стенке… замер. Издали видно, что
на первом этаже полыхает вовсю.
Что могло случиться? Если загорелось в кухне, не могло так
быстро разойтись по холлу, проползти по ковровой дорожке на второй этаж. Ответ
только один: поджог.
Герман вспомнил: из кухни есть выход вниз, в гараж, а там
всегда стояли запасные канистры. Дело минуты облить все бензином и еще секунды
– бросить спичку.
Конечно, Кавалерова нет внизу: не самоубийца же он.
Во-первых, может грохнуть газ, а во-вторых, дом такой старый и вещи в нем все
старые – замечательное топливо! То-то пламя трещит так громко, алчно, словно
чавкает, давясь обильной пищей.
Герман отпрянул – столб жара взметнулся снизу. Проскочил по
коридору обратно в кабинет, рванул заклеенную на зиму балконную дверь – и
замер.
Что же он делает, идиот? Или решил-таки словить ту самую
пулю? Вот сейчас-то уж наверняка Кавалеров выцеливает его из темноты!
Нет. Герман не станет слишком легкой добычей. Он уже сегодня
показал Кавалерову, что умеет принимать внезапные решения, совершать
непредсказуемые поступки. Надо продолжать в том же духе. Только скорей, скорей,
а то уже совсем нечем дышать. Кто бы мог подумать, что дома горят вот так
мгновенно, факелами!
Прикрывая лицо рукавом, опять пробежал через коридор.
Кавалеров все-таки не о трех головах, не о двух туловищах!
Если он стережет под балконом, откуда спуститься удобнее всего, значит, с
другой стороны его нет. Хотя бы потому, что там отвесная стена, слезть по
которой не так-то просто.
Герман вбежал в какую-то комнату. Совсем темно, только
едва-едва поблескивает зеркало шкафа. Чья-то фигура мелькнула вдали. Он
шарахнулся от призрака, но это было всего лишь собственное отражение. Герман
приостановился, не совсем понимая, где находится, отводя взглядом темные
очертания мебели, белое покрывало на маленькой кровати, нагромождение каких-то
коробок в углу. Дашенькина комната! Коробки – это его подарки племяннице. Их
занес сюда Семеныч, а сам Герман ни разу не был здесь, так и не нашел сил
зайти. И теперь стоял, растерянно вглядываясь в светлые пятна кукольных лиц,
безмятежно смотревших на него со всех сторон.
На ощупь взял какую-то игрушку. Это был медвежонок, такой
мягкий, мохнатый и пыльный, что Герману почудилось, будто пальцы его
погрузились во прах.
Отдернул руку – и щепоть спасительного троеперстия сама
собой взлетела ко лбу, медленно начертала зыбкий крест.
– Ныне отпущаеши… – пробормотал он, не понимая, что шепчет,
не слыша себя. – Ныне отпущаеши…
Что-то громко затрещало за дверью, и ее контуры налились
ярким оранжевым свечением.
Огонь уже рядом! Герман сам себя загнал в ловушку, и теперь
ему не остается третьего пути: либо погибнет в этом огненном аду, либо найдет
из него дорогу.
Очевидно, Кавалеров не додумался открутить кран газового
баллона. А то давно бы…
Дым валил изо всех щелей, и уже не темнота мешала что-то
разглядеть, а эта волокнистая муть, которая щипала глаза, забивала легкие.
На последнем пределе дыхания Герман рванулся к окну, дернул
створки. Воздух теплой апрельской ночи показался ледяным по сравнению с жаром,
который наполнял дом.
За спиною загудело, завыло. Герман оглянулся. Клочья
пламени, взбодренного притоком кислорода, лезли под дверь, но она еще
держалась… еще подержится – несколько секунд.
Сорвал штору, привязал к ней ружье и опустил вниз, замотал
вокруг ручки окна. Не хотелось бы повредить «тулку» в прыжке – придется ведь
прыгать. Или быстро связать шторы, простыни, чтобы слезть по ним?
Оглянулся на кровать – и почувствовал себя так, словно готов
разорить могилу.
Порыв дикой, ни с чем не сравнимой ярости подбросил его на
подоконник. Не дождется Кавалеров, что он осквернит смертный покой этой
комнаты, а потом будет висеть на стене, как муха, прилипшая к паутинке! Кстати,
если враг уже сообразил, почему никто не спускается с балкона, он затаился
где-то здесь, и в любую минуту из темноты может прилететь пуля. Ну что ж, будем
уповать на то, что она – дура!
Герман собрался в комок и сильно оттолкнулся вперед,
невольно распрямляясь в прыжке и пытаясь сгруппироваться вновь. На все про все
была секунда… Он ощутил, как неожиданно плотен воздух, – а вслед за тем
ударился ногами в уже размякшую землю пышной, высокой клумбы. Удар на мгновение
оглушил, Герман упал на бок, мысленно ощупывая себя, проверяя, цел ли.
Тотчас вскочил, ринулся к стене, подпрыгнул – сорвал штору,
отвязал ружье. Похлопал себя по карманам – слава богу, патроны не высыпались.
Жаль, что нельзя наполнить ими ствол, как обойму. А в «макарове» еще шесть
патронов, потому что хотя обойма на семь, восьмой был в стволе, а стрелял
Кавалеров дважды.
Герман нечаянно коснулся стены и отпрянул. Огонь рвался
сквозь пазы. На этой стороне внизу не было окон, поэтому не свищет пламя. А с
фасада, наверное… Эх ты, да ведь кто-то из соседей может подсуетиться, вызвать
пожарных. Ну, тут можно не беспокоиться, не приедут раньше чем через час, а вот
если кому-нибудь взбредет прибежать тушить…
И вдруг обожгло догадкой: а если Кавалеров вовсе не
подкарауливает где-то в темноте? Если пожар – всего лишь «дымовая завеса» для
его бегства? Вскочил в джип – и давным-давно был таков, и снова Герман с семьей
окажутся в опасности, снова не будут знать, откуда в любую минуту может
прилететь смерть, как шальная пуля…
Выстрел!
Герман упал, перекатился, прыжками рванул к забору, под защиту
колючих зарослей малины. Вломился в них и побежал, огибая дом.
Главное, Кавалеров не сбежал! Пусть стреляет – значит, он
еще здесь. Кстати, у Германа ведь тоже есть, из чего стрелять, он что, забыл?
Приостановившись, ударил в темноту дуплетом, ринулся дальше.
Нет, глупо, Кавалеров далеко, не попасть. Хотя дробь… Бог ее
знает, как далеко она летит, утка ведь вон где…
Прогнал эту утку, невесть откуда и зачем залетевшую в мысли,
вывалился из малинника за дровяной сарай, приостановился, утирая пот со лба.
Светло как днем и жарко, будто в преисподней. Джип стоит у
самых ворот, пока в безопасности, но если рухнет дом… Пламя клочьями летит из
окон, ползет по виноградным плетям сотнями саламандр. Огонь, огонь! Дом погиб.
Задержись Герман еще на минуту, был бы похоронен в пылающей могиле. А теперь
там погребены только Дашенька, Кирилл, Миха… вместе с Хинганом.
