Та подумала было, что ей сейчас же придет конец от коньяка,
однако в голове помутилось только в первое мгновение, а потом волшебным образом
прояснилось: настолько, что она перестала трястись, всхлипывать и нервно
дергать веками, обрела власть над мыслями, справилась с заплетающимся языком и
даже смогла более или менее связно пересказать Валерии все, что происходило в
последние дни.
– … Про завещание? – Альбина рассеянно снимала с волос
хлопья пены. – Нет, я про него и сама не знала. Тетя Галя говорила что-то в
этом роде, но раньше. А в последнее время и правда наши отношения как-то так
напряглись… И потом, я думала, что по закону будет наследницей моя мать. Они
ведь с тетей Галей родные сестры. А этот листочек, заверенный нотариусом, нашли
при обыске, под тети-Галиным матрасом. Там были и документы на квартиру, и все
такое. Ну и после этого ко мне еще пуще прицепились. Господи, да я эту квартиру
вместе с этой Москвой… – Она хохотнула. – Велика ценность!
– Ну, об этом твоем отношении никто ведь, кроме тебя, не
знает, – рассудительно сказала Валерия. – А додуматься до такого москвичу не
только трудно, но и невозможно. К тому же твой знакомый опер небось и впрямь
столько навидался на своем рабочем месте, что его трудно винить в
подозрительности. Чего бы он тебе ни наговорил.
– Ага, – покорно кивнула Альбина. – Много чего наговорил,
это уж точно. Например, что только с моих слов можно составить портреты
предполагаемых убийц. Предполагаемых, заметь! Вообще он был так осторожен в
выражениях по отношению к ним, будто боялся права человека нарушить. Зато на
мой счет не стеснялся высказываться… Так вот относительно этих мерзавцев. Ни
соседи их не видели, никто. Так что еще неизвестно, был ли мальчик-то. А если и
был, то, вполне возможно, не мужик лет тридцати с восточными чертами лица и еще
один, среднего роста, в дубленке, а вообще какие-нибудь толстый и тонкий,
Гаргантюа и Пантагрюэль… В смысле, еще не факт, что я их точно обрисовала –
могла ведь и соврать. Что тут скажешь? И правда – у того, второго, я могла
описать только дубленку, да ботинки, да белый платок. Ну и голос, да и тот был
приглушен платком. А если он, к примеру, переоденется и заговорит с другой
интонацией – я ведь его в упор не узнаю!
– Ладно, со вторым все ясно, – кивнула Валерия. – Но этот
Наиль… имя, конечно, татарское, но совсем даже не факт, что это его имя, его
ведь, кроме тебя, видела эта твоя подружка из универмага, не так ли? И
возможностей разглядеть его подробно у нее было не меньше, чем у тебя. Ты
догадалась сказать в милиции про эту Катерину, или как ее там?
Альбина снова сползла на дно ванны, так что пена поднялась
до подбородка.
– Догадалась, а как же! – буркнула зло. – Почему ты думаешь,
что я такая уж тупая? И они, заметь, в этом отделении тоже востры оказались. Не
поленились съездить в универмаг, выдернуть Катюшку прямо из витрины и
допросить. Надо полагать, у Бузмакина разрыв сердца случился от такого
святотатства! Не сомневаюсь, что Катюшка здорово от этого допроса пострадает.
Ну а мне дорога в универмаг, само собой, закрыта, тут и говорить нечего!
– Не отвлекайся, – нетерпеливо сказала Валерия. – Итак,
допросили ее. И что?
Альбина вздохнула.
– А ничего. Она сказала, что никакого Наиля в глаза не
видела.
– Как это? – Валерия высоко вскинула брови.
– Да так уж. Ну, пялился на нас сквозь витрину какой-то
парень, но ведь каждый день кто-нибудь да пялится. Разве упомнишь всех? А после
работы мы с ней пошли, дескать, в разные стороны: она на метро, а я не знамо
куда.
Валерия усмехнулась.
– Я так и думала. Уж очень настойчиво она обращала на этого
парня твое внимание, уж очень старалась тебя настроить, чтобы поехать с ним. И
даже сама села в машину, чтобы тебе легче было решиться. А это может означать
только одно: что Катюшка этого самого Наиля прекрасно знает, более того – весь
день по его наводке действовала. Да нет, погоди бледнеть! – махнула она рукой
на Альбину, которую и впрямь, несмотря на курящуюся паром воду, опять пробрал
озноб. – Не думаю, что Катюшка знала, какая участь тебе уготована. Этот Наиль
мог ей чего-нибудь наплести: мол, умирает, хочет с тобой познакомиться, а
робеет подойти… что-то в этом роде. Поднес ей цветочки, коробку конфет, к
примеру…
– Катюшка шоколада не ест, – мрачно перебила Альбина. – У
нее от шоколада аллергия страшнейшая.
– Что, судороги начинаются? – усмехнулась Валерия. – Ну, не
шоколад – духи, а то и просто баксовую бумажку сунул. А когда нагрянула
милиция, Катюшка смекнула, что милая и приятная шуточка кончилась для тебя
плохо, и рванула наутек. Вряд ли стоит ее так уж строго судить.
– То есть ка-ак?! – ахнула Альбина.
– Осторожно, не захлебнись! – схватила ее за плечо Валерия.
– Еще только твоего трупа в этом деле не хватало. Представляешь? Тогда твой
ушлый оперок запросто сможет меня обвинить в организации всей этой жуткой
цепочки. Понимаешь, о чем речь? Кто-то же убил через окно Рогачева – так,
кажется, его называли? – под которым нашли недоделанного транса. Кто-то же
послал к вам этих двух убивцев! И все из-за транса, бесследно исчезнувшего!
Кому же он так насолил, интересно?
– Интересно, – кивнула Альбина. – А он и вправду исчез
бесследно. Если сначала милиционер еще пытался мне как-то поверить, то, побывав
в соседкиной квартире, сразу перестал. Нет, говорит, там никаких следов
пребывания постороннего человека, тем более – раненого. И никаких следов
борьбы, которые бы свидетельствовали, что оттуда кого-то силой выволокли. То
есть он имел в виду, что и это вранье. А если эта женщина… ну, транс этот,
почуял неладное и сбежал еще раньше, чем бандит пришел за ним? Тот явился – а
квартира пуста. И что это означает: нет следов пребывания раненого? Там что,
окровавленные бинты на полу валяться должны? Так это ведь только в кино бывает.
– Не только. – Валерия, охнув, поднялась с низенькой
табуретки. – Все ноги отсидела. Пойду приготовлю чего-нибудь на ужин, а ты
вылезай, хватит мокнуть. Думаю, после такой парилки тебя никакая пневмония не
возьмет!
И, сунув Альбине огромное розовое полотенце, она ушла,
сопровождаемая, как всегда, шелестом шелка и перезвоном серебра.
Альбина постояла под душем, а потом благоговейно обернулась
душистым розовым облаком. Поглядела на халат, который предстояло надеть. Боже,
какие красивые вещи! До чего же отличается жизнь Валерии от ее жизни… от
которой теперь и вовсе остались одни осколки…
