Нет, знал бы Гаврилов, кто тот доброхот, снабжавший
потенциальных квартиросъемщиков «нужной информацией», собственноручно язычок
выдрал бы!
Мейсон вдруг сильно рванулся. Гаврилов по инерции пробежал
за ним несколько шагов и только потом сообразил, что Мейсон тащит его к
собственной жене (в смысле – Гаврилова: Мейсон-то жены не имел, потому что был
в свое время кастрирован, бедолага), которая бежит-катится по тротуару, будто
колобок, размахивая руками и крича:
– Ваня! Ваня, она пришла!
– Кто? – растерялся Гаврилов, вглядываясь в высокую женскую
фигуру, которая в этот миг выступила из сумерек и остановилась за спиной жены.
– Она! Та… – Жена чуть оглянулась и с особенным пиететом
отрекомендовала: – Та дама, с которой ты договорился квартиру посмотреть.
О господи! У Гаврилова даже ладони вспотели, и он принялся
суетливо стаскивать перчатки, как бы намереваясь на радостях поручкаться с
долгожданной клиенткой.
Дама, впрочем, такого желания не выразила и по-прежнему
держала руки в карманах короткой дубленки, отороченной ламой. Лицо ее пряталось
под капюшоном, и сколько Гаврилов ни вглядывался, видел только твердый,
решительный подбородок. Голос у дамы оказался тоже решительный, властный,
правда, чуть хрипловатый. Возможно, от курения: от нее пахло духами и хорошим
табаком.
Гаврилов по жизни терпеть не мог курящих женщин, был в этом
смысле ужасным пуританином и даже разговаривал с «ходячими табакерками»
подчеркнуто грубо, однако на сей раз решил поступиться принципами и быть
терпимее к человеческим слабостям. В конце концов, почему бы денежной даме не
покурить хороших, дорогих сигарет? В квартире он ей дымить запретит, конечно…
но не сразу, а как только получит задаток!
– Ваня… – фальшиво промурлыкала жена, и Гаврилов очнулся от
мечтаний о том, как он распорядится этим самым задатком.
– Ну что, пошли поглядим квартирку, коли есть охота, –
промолвил с небрежным пожатием плеч. Совсем ни к чему, чтобы эта долговязая
поняла, до какого зарезу она нужна Гаврилову! Надо знать себе цену, он всегда
говорил! Довольно и того, что эта круглая дура, на которой он женился
пятнадцать лет назад, бегает тут на задних лапках! – Я вас, правда, к трем
ждал, ну что ж, опоздали, так опоздали…
– К трем? – удивилась дама. – Вряд ли мы с вами
договаривались. Я только что позвонила, буквально четверть часа назад. Правда?
– Она полуоглянулась, и Гаврилов только сейчас разглядел стоявшую за ее спиной
неприметную и молчаливую фигуру в сером китайском «козлике» и вязаной шапочке.
Фигура кивнула, подтверждая. – И оказалось, что мы находимся поблизости от
вашего дома. Решили взглянуть на квартиру сразу. Но ваша супруга сказала, что
ключ у вас – вот мы все и отправились на поиски.
Гаврилов внимательно слушал. Мейсон – тоже: совершенно как
хозяин, склонив на бок кудлатую голову и подергивая правым ухом. Правда, в
темноте было не разглядеть, шевелит ли ухом и Гаврилов.
– Хотя да, – задумчиво согласился он. – Точно, звонили не
вы. У той голосочек был такой звонкий, молоденький, как у синички, а у вас…
Он поймал исполненный ужаса взгляд жены и осекся, поняв, что
слегка переборщил с чувством собственного достоинства.
– А у меня старческий, хриплый, как у вороны, – закончила
дама и расхохоталась без всякой обиды. – Да уж какой есть! Но, может быть, мы
уже пойдем, а?
Гаврилов, от замешательства не чуя под собой ног, побрел по
асфальтовой дорожке.
– Ну, я тогда домой пойду, – постукивая зубами, сказала
жена, и Гаврилов только сейчас заметил, что дура-баба впопыхах выскочила в
сапогах на босу ногу и без шапки. – Ваня, ты там смотри хорошенько…
– Ладно уж, как-нибудь не глупее тебя, – буркнул он, ускоряя
шаг и едва удерживаясь, чтобы не побежать на полусогнутых перед дамой, которая
неторопливо шествовала следом, все так же держа руки в карманах и пряча лицо в
тени капюшона. Подружка в сером «козлике» тащилась позади, и Гаврилову при
взгляде на нее почему-то стало легче. Эта уж точно не из победительниц жизни,
так что он не одинок.
Мейсон, сообразив, что его лапе вновь суждено ступить на
ненавистную территорию, рвался с поводка, скулил. Гаврилов еле справлялся с
этим придурком, исподтишка поглядывая на знакомые окна. Новое стекло как-то
особенно поблескивало в бледном вечернем полусвете. Гаврилов испытал что-то
похожее на гордость. Ужасно захотелось обратить на стекло внимание надменной
дамы: вот, мол, стеклышко свежевставленное, чистенькое, мы не как иные-прочие,
изолентой крест-накрест не заклеиваем! Но это было глупо: пришлось бы
объяснять, почему да отчего вставляли… Она еще успеет узнать все, когда
поселится! Если еще поселится, конечно.
Гаврилов тяжело вздохнул, дергая к себе Мейсона, который
сделал отчаянную попытку удрать.
Дурак беспородный, сбесился, что ли?!
Вошли в подъезд – и Мейсон вдруг завыл.
– Что это с ним? – изволила спросить дама. – К покойнику,
что ли?
Гаврилов споткнулся. Господи, да неужели она уже знает?! Но
откуда? Кто успел разболтать? Когда?! Или это у нее юмор такой? У денежных
дамочек бывает юмор – закачаешься!
Гаврилов нервно тыкал ключами в замок. Не надо заставлять
гостей ждать! А то вдруг повернутся и уйдут. Скажем, не понравится, что в
подъезде кошками воняет. Или, не дай бог, откроется дверь напротив, вылезет
раскосмаченная соседка и начнет выдавать информацию.
Чертова сила! Да что же это с ключом?! Почему не открывается
замок?
И вдруг Гаврилов осознал, что замок не открывается потому,
что он уже открыт.
Он даже отпрянул. Неужели три недели назад, когда приходил
проверять квартиру, до такой степени погрузился в мысли о своей неудачливости,
что с расстройства не запер дверей?
Господи… Господи!
– Какие-то проблемы? – проявила нетерпение дама. – Замок
заедает? Дайте я попробую.
– Ничего, уже все в порядке, – залепетал Гаврилов, толкнув
дверь. Нельзя, ни в коем случае нельзя, чтоб они догадались. Надо во что бы то
ни стало заманить их в квартиру. Им там понравится, не может не понравиться!
Вошли в прихожую. Гаврилов включил свет, сделал широкий жест
– проходите, мол, – но сукин кот Мейсон вился в ногах, шагу не давал шагнуть и
выл как резаный.
– Да пошел ты! – взвизгнул Гаврилов и уже ногу занес, чтобы
хорошенько пнуть урода, однако тот вырвался и помчался в комнату, откуда донесся
новый приступ воя.
