– Ладно, живи, – проскрипел Кавалеров, пряча кассету в
карман. – Ис-кус-ство-вед хренов… живи! Только запомни: не все ты можешь в свою
коллекцию захапать!
Хинган кивнул, переводя взгляд на экран. Пошевелил пальцами
на пульте… и Кавалеров качнулся, будто от удара в лицо, снова увидев резиновую
маску и услышав голос:
– …чтобы при взгляде на труп даже менты поседели…
Экран погас.
– Видишь? – обернулся к нему Хинган. – Я нажимаю eject. По
идее, кассета должна вылезти, но этого не происходит. На самом деле источник
воспроизведения находится вовсе не здесь. То есть ты можешь пристрелить меня и
разгромить все вдребезги – если успеешь, конечно, – однако запись нашего
разговора все равно сохранится. Вот такой вариант… С другой стороны, как только
дело будет сделано и я получу перстень, ты в обмен получишь матрицу, с которой
и делаются копии. Понимаешь? Но только так: в обмен на перстень! По рукам? И,
ради бога, не вздумай потерять колечко или принять какие-то меры против меня.
Вместе сядем, ты же понимаешь? Ну а кому из нас на нарах будет лафа, а кому
почки отобьют, ты уж сам кумекай. Так что лучше не надо ничего такого. Ну что
тебе эта железяка? В крайнем случае, сделаешь копию, если денег куры не клюют.
А вот страсть истинного коллекционера замены не допускает. Приходится идти на
все, буквально на все, ты понимаешь?
Кавалеров кивнул, размышляя: а понимает ли Хинган, что
существует и другая страсть, которая не допускает замены? Месть, например. Или
верность… Понимает ли Хинган, что сам подписывает себе смертный приговор?
И вот наконец пришло время привести приговор в исполнение.
…Кавалеров провел ладонью по двери, потом сунул руку под
борт куртки. Здесь в ременной петле покачивался маленький, чудовищно острый
топорик, давно уже похищенный на кухне. Бодяга с этим перстнем тянулась так
долго не из-за желания Кавалерова тренировать свою волю или из-за потребности
непременно увидеть переделанного Хингана. Чушь. Надо было сдернуть перстень еще
там, в саду, когда бесчувственное тело Хингана волокли к забору. Кавалеров
пытался, однако кулаки этого мерзавца после чудовищного африканского укола были
судорожно стиснуты. Не вышло тогда, ну а потом…
Причины были самые естественные: от гормональных препаратов,
которые со страшной силой всаживал в Хингана сучонок Герка, тот начал жутко
отекать. Буквально на второй день перстень так врос в палец, что так просто и
не снимешь. Либо перстень пилить, либо палец. Однако Герка уверял, что отеки
вот-вот сойдут, и Кавалеров ждал как дурак…
Только подумать, чем обернулось для него это ожидание, какой
мукой! С одной стороны, конечно, он упивался зрелищем страданий Налетовых,
зрелищем мести. С другой… от рук сбежавшего Хингана погиб верный, как пес,
Денис; пришлось прикончить его девчонку, которая слишком много знала о том, кто
такой Вольт. Услышав о гибели Дениса, она могла сломаться сама и очень многое сломать…
Ладно! О чем это он? Все позади! Впереди – только эта дверь,
ключ от которой у него в кармане, и острие топорика подмышкой, и
платиново-золотой блеск на бабьем пальце…
А потом – свобода!
* * *
– А ну вали отсюда, пока еще трамваи ходят!
Альбина вздрогнула и забилась за спину Валерии, полуживая от
стыда. Никогда еще она не слышала у подруги такого голоса. Он вызывал
одновременно страх и отвращение. Очевидно, то же впечатление он произвел и на
полного мужчину, который приостановился рядом с ними и заговорил с той
особенной вкрадчивой интонацией, с какой тут все обращались к женщинам. Услышав
отповедь Валерии, толстяк пожал плечами и торопливо отошел.
– Чего он хотел? – прошелестела Альбина.
– Дешевка! – с презрением откликнулась Валерия. – Думал
уболтать меня – за десять баксов изобразить для него мальчика. Что я ему,
вокзальный педик какой-нибудь?
В голосе ее звенела оскорбленная гордость профессионалки, и
Альбина, с трудом прорвавшись через терминологию, невольно улыбнулась. Похоже,
Валерия искренне наслаждается ситуацией. Да, ее хлебом не корми – дай только
поактерствовать. Стоило вспомнить, как она репетировала с Альбиной сегодняшний
вечерний бенефис, как наряжала ее и себя, как изощренно занималась боевой
раскраской! Уступив Альбине на вечер свою козырную дубленку, Валерия для себя
взяла напрокат нечто невесомо-пушистое, белоснежное, развевающееся – может
быть, даже из лебединых перьев! – высоко открывающее безукоризненные ноги в
сверкающих чулках. То, что было на Валерии под шубкой, заслуживало особого
внимания, и она не сомневалась в успехе предприятия.
Сомневалась Альбина. Во-первых, Смольников может найти себе
кого-нибудь еще прежде, чем дойдет до них. Или просто будет не в настроении
развлекаться сегодня с проститутками. А ведь именно в образе таковых и
намеревались проникнуть в его квартиру Валерия с Альбиной. Разумеется,
намеревалась прежде всего Валерия, ну а Альбина, как всегда, влеклась в вихре
ее кипучей энергии и неожиданных идей. Альбина уже и не пыталась вырваться из
этого смерча, однако сегодня утром ей показалось: все сорвется. Валерия
проснулась мрачная и рассказала, что ей приснился отвратительный сон. Будто
стреляет она по уткам, стоя в каком-то овраге, и дробью перебивает им шеи.
Головы падают на землю, а утки… утки продолжают лететь, истекая кровью.
Альбина уставилась на нее, потрясенная не столько гадостной
картиной, сколько антуражем: Валерия стреляет из охотничьего ружья! Это же надо
– уродиться таким совершенством!
Странным образом совершенство Валерии ничуть не подавляло
Альбину и не вызывало в ней ни малейшей зависти. Она не уставала восхищаться
подругой и мечтала стать похожей на нее. Именно поэтому столь безропотно
ввязалась в авантюру со Смольниковым и даже пыталась играть столь же
достоверно, как Валерия, которая уже и думать забыла об утренней хандре и вела
себя так, словно родилась на панели.
– Я о чем-то подобном читала, – проскрипела Альбина, почти
не размыкая губ.
– В смысле? – решила уточнить Валерия, нетерпеливо перебирая
озябшими ногами.
– Про девицу-детективщицу, которая под видом заказной шлюшки
проникла к двум преступникам и скрутила их. Правда, сначала она всяко перед
ними раздевалась и демонстрировала свои прелести, но потом взяла на прием или
что-то в этом роде.