Заведомо зная, что задачи его здесь весьма далеки от
типичных, Герман все-таки подковался некоторым образом теоретически, прочитав
несколько номеров журналов «Воспитание и правопорядок» и «Преступление и
наказание». Теперь он знал на бытовом уровне, кто такие «блатные», «паханы» и
«бугры», насколько возвышаются над ними «воры в законе», почему все они
презирают «мужиков и отчего все они, вместе взятые, панически сторонятся
«петухов», «козлов» и «вафлеров»… что, собственно говоря, одно и то же.
Это была теория. Но больше всего изумляло, что все эти
персонажи детективов имеют руки, голову, ноги – словом, неотличимо похожи на
людей, хотя частенько болеют отнюдь не как люди.
…Тот «отрицала», который распанахал себе живот и засунул
туда полметра тонкой проволоки… Он пришел в санчасть, когда рана уже
загноилась, испускала мерзкий запах и причиняла невыносимую боль. При одном
только взгляде на это изделие рук человеческих у Германа у самого поднялась
температура, ну а «отрицалу» уже начинал жечь антонов огонь.
– На стол! – грубо скомандовал он, в тычки гоня пациента в
операционную.
Рыхлая и большая, как снеговик, Регина Теофиловна,
единственная медсестра больнички, грузно топая, ринулась к шкафу с
инструментами и вдруг тонким голосом заявила, что кончились нитки. Оказывается,
за весь почти год, пока в больнице не было постоянного врача, здесь не
проводили никаких операций и, естественно, не пополняли запас необходимых
материалов. Вроде бы должен остаться моток-другой, но все исчезло.
Герман по младости лет не поверил. Велел Регине поискать
получше, а сам принялся извлекать проволоку и прочищать рану, действуя в
одиночку, без ассистента. Ничего, и посложнее операции приходилось проводить
самому!.. Через полчаса появилась Регина Теофиловна и сообщила, что нитки не
найдены.
Обо всем этом было бы очень весело прочитать у Булгакова или
Вересаева. А Герману оставалось только надеяться, что лет через десять, когда
его попросят рассказать какой-нибудь курьезный случай из практики, он сможет с
должным юмором живописать свою гонку на «уазике» по оседающему мартовскому льду
речки Синички в ближайший рабочий поселок, в больницу, где намеревался
попросить взаймы нитки, а заодно лигатуру
[4], которой тоже не было. И получил
возмущенный отказ: поселковая больница тоже дышала на ладан, врачи все чаще
прописывали пациентам домашние средства, а не лекарства, и даже пытались
стерилизовать одноразовые шприцы, а тут вынь да положь для каких-то зеков!..
Герман вспомнил своего «отрицалу», который все это время
лежал на столе, сжимая руками края очищенной и продезинфицированной раны,
медленно помирающую рядом от ужаса Регину Теофиловну, взбешенного начальника
колонии, «уазик» которого он угнал, и понял, что готов убить худенькую,
изможденную докторшу, которая с праведной ненавистью в глазах кричала ему
что-то о чистых и нечистых…
Никого он не убил, конечно, и даже нитки добыл – но не
прежде, чем тряхнул именами отца и деда. И «отрицала» никуда не делся –
дотерпел до его возвращения.
А на другой же день после этого случая Герман еще раз
поступился принципами и тряхнул родовыми именами: чтобы обеспечить запас
медикаментов в санчасти.
Самое смешное, что исчезнувшие нитки нашлись буквально через
неделю. Оказывается, они были похищены из санчасти и оказались в распоряжении
двух «строгачей»-рецидивистов. Выражая свой протест по поводу плохого питания
(а оно в последнее время не просто оставляло желать лучшего – криком кричало об
этом!), – эти поборники прав человека зашили себе рты и объявили голодовку.
– А вот не трогать, пока не истлеют! – обиженно сказал
начальник колонии.
Герман прикинул… Обычные портновские нитки порвались бы
максимум через неделю – ничего, терпимо, особенно если страдать за идею. А
нитки хирургические, отменного качества, рассосутся не раньше чем через месяц.
Йоги, случается, голодают и дольше, ну а эти придурки помрут ведь с голоду!
Пришлось резать. Было невыносимо жаль так бездарно изводить
драгоценный швейный материал, и Герман уж постарался, чтобы знакомый «отрицала»
(между прочим, из «первой пятерки»!) узнал, какую подлянку ему подстроили
сокамерники!
Тюремный мир тоже счел, что делать такое братве – западло.
Вор в законе по кличке Стольник, изо дня в день получавший разнарядку в
санчасть (работы сводились к чтению старых медицинских журналов, в то время как
шестерка из «петухов» возил шваброй в коридоре и палатах), сказал, глядя
Герману в переносицу:
– Ты, лепило, теперь на шкафы можешь замки не вешать. Больше
никто ничего у тебя не тронет, иначе я с ним покуликаю по-свойски!
На самом деле речь Стольника звучала куда более затейливо –
Герман даже не сразу понял, о чем он, собственно, говорит. Потом дошло:
санчасть считалась вотчиной Стольника, и он очень болезненно воспринял
непорядок в своем хозяйстве.
Позднее Герман не раз думал: а если бы с начинающимся
заражением крови к нему поступили Антон Мазурков или Макс Рассохин? Что он
сделал бы в этом случае? Так же кричал на замордованную жизнью поселковую
докторшу, потрясая кулаками и заслугами всех Налетовых?
Честно говоря, несколько дней после этого случая Герман
чувствовал себя идиотом. С одной стороны, конечно, больной. Умирающий, можно
сказать! С другой – может, стоило для начала заглянуть в личное дело
«отрицалы»? И прочесть там о количестве загубленных душ и пролитых слез?
Не заглянул – ни до, ни после. Он предпочитал ничего лишнего
не знать о своих пациентах: как если бы они родились на свет божий в тот миг,
как за ними захлопнулись ворота ИТУ (они в самом деле захлопывались – с
грохотом и скрежетом).
В конце концов, положа руку на сердце, он был ничем не лучше
их: таким же убийцей. Мало ли, что убил из мести. Саша-афганец, более известный
по кличке Бирюк, который убил собственноручно пятерых подонков, изнасиловавших
его сестру, и отбывал теперь десятилетний срок, – почему он считается
преступником, а Герман Налетов – нет? В том смысле, что не пойман – не вор?..
Он ненавидел себя за эти мысли. Но со странным, пугающим
упорством продолжал тешиться картинами того, как «забудет» где-нибудь на виду
бутыль со спиртом, смешанным с клофелином, а потом войдет в палату, держа в
руке бритвенно-острую заточку…
