Герман поглядел на Ваху. Он не помнил фамилии этого человека
с лицом, словно бы высеченным из грубого серого камня. Вроде бы он чеченец,
вспомнилось сейчас, когда услышал про кавказские горы. Ну, с адресом побега все
ясно: эта территория в наше время похлеще какого-нибудь махновского Гуляй-поля!
Но вертолет… Сколько может лететь вертолет? Три, пять часов? Сомнительно.
Наверное, обдуман пункт посадки, где-то ждет подстава.
Он не метался мыслями: да как же это могло случиться, да
каким образом? Как бы оно ни случилось, судя по слаженности действий и
вооружению захватчиков, все было обдумано заранее. И очень тщательно. И можно
не сомневаться: присутствовала устойчивая связь с волей.
Он нахмурился, ловя обрывок какой-то догадки, родившейся как
ответ на вопрос: почему те двое урок выскочили из его кабинета вооруженными?..
– Ладно, короче, – взмахнул пистолетом Стольник. – Детали
после. Не крути так громко колесиками, лепило, девчонка потом все тебе
расскажет, как машинки с пушками сюда доставили. Христос воскрес! – хихикнул
он, поворачиваясь к Вахе. – Или Аллах акбар? Воистину акбар!
Девушка резко вздрогнула под рукой Германа. Он покосился – и
встретил полный ужаса и изумления взгляд.
– Я ничего не понимаю, – сказала тихо. – Он что, хочет
сказать – мы привезли сюда оружие? Чепуха какая.
– Так это ты… со своими куличами! – захлебнулась криком
Регина Теофиловна.
Ваша повел стволом – она умолкла, будто подавилась.
Девушка закрыла лицо руками.
– Не переживай, – отечески сказал Стольник. – Это мужские
игры. Вас не обыскивали, конечно? И коробки не проверили? Ну да, кому это на
хрен надо среди ночи да когда такой батончик своими сиськами груз прикрывает.
– Это… шофер? – с запинкой спросила девушка.
– Да уж не этот ваш… смиренный инокпланетянин под рясой
приволок! – хохотнул Стольник. – А лихо все проделано, да? Разлила-ась Волга
широко!.. – дурашливо заорал он вдруг и резко оборвал песню: – Ладно, кончили
базар. Вы, двое, быстро решили: куда – к стенке или с нами?
– С вами, – выпалил Антон, дергая Макса за руку, – конечно!
– Лады. Тогда наденьте штаны, а то стоите, как два
грызуна-детсадника. Да и сам оденусь, холодрыга.
Он вернулся в палату.
– Пошли, – взмахнул оружием Ваха. – Все сюда!
Бирюк отталкивал заложников от стенки, гнал в процедурную.
Герман оглянулся:
– Афганец, погоди. Что с Севастьяновым?
Тот молча передернул плечами:
– Да брось ты, доктор. Кому надо умереть – тот умер.
– Убили его? Да вы совсем, что ли?.. Сами себя гробите!
Не обращая внимания на Бирюка, Герман нагнулся, нажал
пальцами пониже левого уха охранника и не сдержал облегченного вздоха, ощутив
слабое биение пульса: – Он жив!
Ваха, оскалясь, шагнул к нему, но Бирюк качнул головой:
– Не надо, еще успеем. Чем больше живых, тем лучше – он
прав. Если бы этот поганый вертухай сдох, они бы там совсем озверели.
«Значит, не он стрелял в Севастьянова, – догадался Герман. –
Конечно, сам Ваха!»
Он перевернул Севастьянова и потащил по полу в процедурную.
– Во, вытирай пол, давай, а то тут такая грязища! –
пробурчал Ваха, но не сделал попытки помешать Герману.
Севастьянов был тяжел, как каменный. Герман оглянулся, но
Агапов, поддерживая повисшую на нем Регину Теофиловну, уже вышел в процедурную.
Тут чье-то плечо коснулось плеча Германа. Та девушка из
фонда.
– Я не виновата, – пробормотала она, вцепляясь в плечо
раненого и пытаясь тянуть. – Я не знала! Я думала, у нас двигатель заглох… и
трактор нас тоже не сразу вытащил, это все выглядело так естественно!
– Осторожнее, – сказал Герман, – не так рьяно. Я еще не
понял, куда он ранен, так что постарайтесь ему не повредить. Лучше
поддерживайте ноги, а я возьму за плечи.
Севастьянов оказался так тяжел, что когда его дотащили до
процедурной, у Германа сердце ходуном ходило, а девушка была бледная,
прямо-таки белая, и дышала надсадно. Поднять и положить раненого на узенький
топчан им оказалось не под силу.
Сопровождавший их Бирюк сноровисто обшарил шкафчики, вывалил
на пол горстями небогатый запас таблеток и беспощадно раздавил их каблуками.
Швырнул Герману бинт, охапку ваты, а несколько бутылочек со спиртом и йодом
хладнокровно грохнул в раковине.
Герман поморщился от резкого запаха и от вдребезги разбитых
надежд. В одном из этих бутыльков было то, что он сегодня видел во сне, и, чего
греха таить, мелькнула полубезумная надежда… но спирт с клофелином, булькая,
скрылся в стоке.
– Черт бы тебя подрал! – со злым отчаянием сказал Герман. –
А рану я чем промою?
Бирюк молча вышел.
Агапов метнулся к окну, но оно мало что было забрано
решеткой – почти вплотную примыкало к бетонной стене.
– Сколько раз хотел перенести процедурную в другую комнату,
посветлее, – вздохнул Герман. – Сейчас бы штурмовали окошко… Хотя вряд ли нам
позволили бы. Регина Теофиловна, поможете перевязать? Вы как?
Она слабо качнула головой: видимо, никак. Герман вгляделся в
ее землистое лицо, рыхло обвисшее на топчане тело.
– Ну, вы все-таки держитесь, – сказал как мог мягко, хотя
раздражение вспыхнуло в душе. – Единственное достоинство, которое от нас сейчас
требуется, это терпение.
Регина, чудилось, не услышала ни слова.
– Я помогу, – шепнул кто-то рядом, и серые глаза глянули на
него сверху. – Надо руки помыть, да?
– Потом, – качнул головой Герман. – Сначала одежду разрежем.
Севастьянов был ранен в правое плечо и дважды в руку –
локоть и кисть перебиты пулями. Девушка, стоя на коленях и сосредоточенно сведя
брови, резала ножницами окровавленную одежду. Герман исподтишка на нее
поглядывал не то чтобы из какого-то особого интереса, скорее из опасения – не
грохнулась бы в обморок. Уж очень она была бледная. Но ничего, держалась
хорошо, только иногда тихонько всхлипывала без слез: то ли от жалости к
Севастьянову, то ли от собственных переживаний.
За дверью громко разговаривали, гоготали. Визгливо
пробивался голос Антона:
