Когда Бузмакин покинул наконец витрину, Альбина со вздохом
облегчения подумала, что судьба ее, пожалуй, все-таки хранит. И украдкой, тая
улыбку, глянула сквозь стекло, стараясь разглядеть того, чей облик на
сегодняшний вечер приняла эта самая судьба: крепкого широкоплечего мужчину лет
тридцати, широкобрового, темноглазого. В его лице было что-то по-восточному
загадочное, но он не кавказец, это точно. Кавказцев Альбина не любила – а кто
их любит, кроме правозащитников? Торчат вечно перед витриной, пялятся,
похотливо лыбясь, а то движения неприличные делают, будто прямо вот сейчас
приспичило им женщину, а взять ее негде, так что приходится обходиться
собственными ресурсами.
Нет, это был не кавказец. Может быть, татарин? А может,
просто, как почти у всех русских, столько в крови намешано, что и не
определишь, от кого, какого предка достались эти сошедшиеся на переносице брови
и нос с горбинкой.
Сама себе не отдавая в этом отчета, она поглядывала сквозь
стекло все откровеннее.
– Альбина, как мужик-то на тебя пялится, вон, все глаза уже
проглядел, бедолага, ну повернись к нему! – где-то с час назад сказала Катюшка
Калинина, изображавшая в отделе офисной мебели бизнес-вумен, диктующую
секретарше какой-то бесконечный приказ.
С чего так заколотилось вдруг сердце? Альбина мгновенно
выскочила из роли усердной пишбарышни и обернулась с совершенно непристойным
любопытством. Тревожным взором обшарила все обозримое пространство.
Слава богу, это не он! Не тот… Почему, интересно, Альбина с
затаенным ужасом ожидала появления перед витриной ночного гостя в белом халате,
она и сама не могла бы объяснить. Но отчего-то не сомневалась, что их пути еще
пересекутся. Все тело, все существо ее было сегодня наполнено предчувствием
чего-то недоброго, тягостным ожиданием какой-то подлости от судьбы. Не Бузмакин
ли что-нибудь задумал? Не выговор ли готовит? Шеф всегда праф-ф, а кроме того,
к Альбине всегда есть за что прицепиться… Или кошелек потеряет. Или с тетей
Галей в очередной раз повздорит. Вернее, тетя Галя – с ней… Но больше всего
Альбина боялась вновь встретиться с тем человеком, услышать его вкрадчивый,
настойчивый шепот. Не было никаких причин для этого страха, незнакомец ее вряд
ли разглядел там, в палате, она твердила себе это опять и опять, но страх не
уходил. Так боишься неосвещенного двора со сгустками тьмы возле подъездов. Так
боишься неуклонно возвращающегося кошмара. Так боишься странного ночного скрипа
или шороха в квартире, где никого нет, кроме тебя… Не можешь объяснить, почему,
а все-таки страшно до крика!
И по сравнению с тем загадочным, слабо освещенным профилем –
даже в пряди, упавшей на лоб, было нечто зловещее! – лицо парня с широкими
бровями и темными глазами показалось ей удивительно симпатичным и
располагающим. Альбина с некоторым трудом заставила себя вернуться к перебору
клавиш компьютера, впервые пожалев, что мебель в витрине переставили и теперь
приходится сидеть к улице спиной. А с утра-то как этому радовалась, вспоминая
свое сонное, осунувшееся лицо!
Катюшка понимающе кивнула и, поправив на переносице очки,
которые совершенно изменяли ее забавное, легкомысленное личико субретки на
хищно-уверенное лицо деловой женщины, раскрыла громоздкую синюю папку и
принялась диктовать Альбине. Диктовала все подряд. Кулинарные рецепты и
косметические советы, статейки из «простеньких» газетенок. При этом она
постоянно была, что называется, в роли: то заглядывала Альбине через плечо,
словно проверяя, не написала ли затюканная секретарша корову через «а», то
озабоченно черкала в своей папке, то задумчиво прохаживалась в витрине,
демонстрируя бесценный, хоть и совсем простенький костюмчик от Гальерри и ножки
«made in Russia», которые вполне могли быть включены в список национального
достояния страны.
На сей раз она читала статейку, разоблачающую или
восхваляющую национального мага Кашпировского.
– Чушь какая! – Захлопнув папку, Катюшка с брезгливым видом
уставилась на экран, словно собственный доклад, отчет или что там она насочиняла,
ее совершенно не устраивал. – В жизни не поверю, чтобы голос… какое-то слово…
Чтоб из-за этого с ума сойти, вообразить невесть что, забыть, кто ты есть…
Из-за какого-то слова! Подумаешь, велика магия: «Будь здорова!» – и она
здорова. Очень просто так лечить: «Не пить! Не курить! Похудеть! Спать!»
«Спать!» – резко, на выдохе шепнул кто-то рядом с Альбиной,
и она чуть не ахнула, вспоминая ночные приключения. Нет, напрасно Катюшка не
верит в силу слова!
Вдруг нестерпимо захотелось кому-то рассказать о том, что
было ночью. И давно надо было это сделать, тогда все беспричинные страхи сразу
рассеялись бы. Говорят ведь, что даже дурные пророческие сны не сбываются, если
их сразу кому-нибудь рассказать.
– А вот и зря ты не веришь! – оживленно повернулась Альбина
к Катюшке – и взгляд ее скользнул по лицу парня, подошедшего почти вплотную к
витрине.
Альбина осеклась, и впрямь ощутив этот взгляд как
прикосновение. Даже щека загорелась, будто от пощечины, а может, и от поцелуя.
Она беспомощно уставилась в миндалевидные ласковые глаза,
начисто позабыв, о чем собиралась рассказать Катюшке, и в эту минуту послышался
голос, от которого у Альбины затряслись поджилки:
– Не говорил ли я вам, барышни, что в витрине не следует
допускать резких движений? Надо двигаться мягко, подчеркнуто женственно!
И Бузмакин, грациозно ступая с носка на пятку, будто
балетный танцор, возник в витрине, являя взорам зрителей костюмчик от самого
настоящего Версаче – подарок фирмы-хозяйки универмага.
«Много ты понимаешь в женственности!» – усмехнулась Альбина.
Девушки-манекены Бузмакина не выносили, и вовсе не потому, что он позволял себе
лишнее, хотя бы в виде намеков. В том-то и дело, что Бузмакин женщинами вообще
не интересовался и, будь его воля, вообще ликвидировал бы их как класс, а детей
(исключительно мужского пола, причем всех, как один, этаких кучерявеньких
блондинчиков-херувимчиков) выводил бы только в колбах, минуя младенческий
возраст, а сразу выдавая готовый продукт от пятнадцати до двадцати пяти лет.
Именно Бузмакин ратовал за сокращение количества девушек в штате манекенов.
Будь опять-таки его власть, он их всех повыгнал бы и нанял голубоглазых юнцов.
И даже на месте секретарши Альбины сидел бы сейчас какой-нибудь сладенький
птенчик, бесстыдно выставив из-под стола кривые волосатые ноги.
За то, что в витрине офисной мебели работали только девушки,
следовало благодарить менеджера первого этажа Людмилу Викторовну. Обладая
совершенно противоположной боевой раскраской, чем Бузмакин, она активно
внедряла девушек куда только могла, и хотя предпочитала ярких итальянистых
брюнеток, вроде Катюшки, могла понять, что скромняги-шатенки (вроде Альбины)
создают приятный для глаз клиентов контраст.
