– Заткни пасть, Бирюк! – огрызнулся Стольник. – Ты раньше
помалкивал – и правильно делал! Мне нужен этот фраер, понимаешь? Нужен с
ручками и ножками! Ты посмотри на него! Ты что же, ничего не понял? Да я его
насквозь, падлу, вижу. Та девчонка убитая, про которую он говорил, – она ему не
чужая. Видел небось, как его било-колотило, когда о ней говорил? Хинган – это
его рук дело, век воли не видать! И не зря он нам тех двух бычков сдал:
побоялся, уйдут они от него, из рук выскользнут. Что-то я такое от вертухаев
слышал, будто лепило наш сам себя, добровольно в нашу тошниловку на работу
назначил. В такую-то дыру! Ишь, добрый доктор Айболит, он под деревом сидит, вы
на него только поглядите! Небось с Хинганом расправился, а теперь грабки тянул
к тем двум субчикам. Скажешь – нет? Да вы на его рожу посмотрите, ну?!
Герман резко отвернулся, пытаясь защититься от взглядов. Но,
похоже, опоздал…
Да, можно было не сомневаться: ошеломленный этой
нечеловеческой догадливостью Стольника, он сам себя выдал.
– Так вот, урки, слушайте меня: я этого умельца замазать
хочу. И все, базар окончен! Мое слово. А если он сейчас опять из себя целку
строить будет, то расстегивайте штаны, вынимайте свайки!
Герман рванулся вперед – и вдруг что-то обвилось вокруг
него, прильнуло мягко. Опустил налившиеся кровью глаза – и встретился взглядом
с Альбиной.
Она смотрела так…
– Пожалуйста, – прошептала, чуть шевеля губами. – Сделай
это… чего они хотят.
– Бачь! – восторженно взвизгнул Удав. – Дивчинка сама хоче!
– Если есть проблемы, – негромко сказал Стольник, – можно
попробовать ав-ав. Очень возбуждает. Или еще говорят, есть какой-то лягушачий
минет. Никогда не испытывал, а как охота-а…
Он стоял совсем близко, и Герман ощущал волны мелкой,
похотливой дрожи, сотрясавшей это жилистое тело.
Альбина спрятала лицо на груди Германа. Теплое дыхание
пробивалось сквозь его одежду. Он ощущал шевеление губ и знал, что она
по-прежнему шепчет:
– Пожалуйста… пожалуйста…
До какого же отчаяния надо дойти, чтобы просить его об этом!
Глуша в горле стон, Герман уткнулся в ее мягкие,
растрепавшиеся волосы.
«Господи… – сердце колотилось, как сумасшедшее, кровь болью
отдавалась в висках, – господи, помоги мне… помоги!»
– Давай, ну! – подзуживал Стольник. – Не тяни резину. И ты
тоже не стой, как деревяшка, зажигай мужчину!
Герман ощутил, как руки Альбины скользнули ему под пуловер,
медленно потянули вверх. И вдруг она громко, отчаянно вскрикнула, ударилась
головой в грудь Германа, зашлась слезами, неразборчивыми криками…
– Ладно, хватит!
Чья-то рука резко оторвала Альбину от Германа.
Девушка забилась, закричала. Герман метнулся вперед, опять
схватил ее, прижал, пробормотал, глядя куда-то, но ничего не видя:
– Хорошо, я сделаю это, только не трогайте ее!
– Ничего ты не сделаешь, понял?
У Германа чуть посветлело в глазах, и он увидел Бирюка,
который стоял рядом, отстраняя Стольника:
– Хватит! Хватит, я сказал! Мы сюда зачем пришли? Чтобы
взять свободу! Ты говорил, может, придется положить пару-тройку вертухаев, но
ты не говорил, что придется девчонок насиловать. А это без меня, понял? Меня
при этом не будет. И тебе не позволю!
Он толкнул Стольника к стене.
– Ты знаешь, почему я здесь? Мою сестру разложили на столе,
в кафе, где она работала… пятеро таких же подонков, как ты!
Он выбросил вперед указательный палец.
– Как ты! Как ты! – ткнул в Ваху, в Удава.
– И как ты, надо полагать? – спросил Стольник, вскидывая
пистолет и выстрелом отбрасывая Бирюка от себя. – Растыкался тут! А ведь я с
тобою вместе свиней не пас. Да…
Герман перехватил Бирюка, опустил на пол. Тот шарил по груди
руками, а взгляд его не отрывался от Альбины:
– Таня…Таня, ты пришла. Закроешь мне глаза. Это не страшно,
мне не больно, ты не плачь! Умирать… ничего…
Он забил по полу ногами… затих.
– Еще один, – мрачно подытожил Ваха. – Помнишь, что я тебе
сказал, а, Стольник? Теперь нас уже пятеро. Может, пора и…
– Зеки! – криком перебил его вбежавший в палату заключенный,
стороживший входную дверь. – Вы что, оглохли? Вертушка гудит!
Все разом вскинули головы к потолку и разом услышали грохот
винта, разбивающего небо вдребезги.
– Готовьсь! – крикнул Стольник, перекрывая нарастающий
грохот и одновременно подбирая выпавший из руки пистолет. – Э, лепила, куда
пялишься? Не про тебя игрушка! Ладно, пока оставим наши разговоры. Нас пятеро –
заложников шестеро. Разбирайте по одному. Доктор со мной, девку возьмет Ваха.
Смотри, лепило, две жизни на одной своей тянешь! Чуть что, я тебя положу, а
Ваха – ее. Удав! Ты держи вертухая. Толстый бабец пусть бежит с Бензолем, а
Кныш возьмет двух сявок. Как только застучат по окнам, открываем двери – и
вперед.
– А чучела с вышек нас не грохнут? – мрачно поинтересовался
Ваха. – Небось Китаев там уже снайперов понаставил, как этот и предупреждал, –
кивнул он на Германа.
– Ну вот, теперь, видишь, и ты его слушать стал? – хохотнул
Стольник. – А ты не слушай, не надо. Ничего, прорвемся! Если вертушка села на
плац, тут бежать всего ничего. Винт режет воздух, собьет им прицел. Да и вы
сами бегите порезвей, позатейливей, этими шалявыми прикрывайтесь, они
понадежнее кевларовых жилетов будут.
По прутьям оконной решетки снаружи трижды грохнули чем-то
тяжелым.
– Сигнал! – обрадовался Стольник, клещом впиваясь в руку
Германа. – Не дергайся, очень тебя прошу, не дергайся! Ваха, смотри, если что…
– Понял, не русский дурак! – огрызнулся Ваха, крепко
прижавший к себе Альбину.
– Внимание! – надсаживался Стольник. – Первым идет Ваха,
проверяет вертушку, дает нам отмашку. Если все в порядке – за ним Удав, потом
я, потом Кныш с малолетками, замыкает Бензоль с вертухаем под мышкой. Все
поняли? Тогда пошли!
Дверь распахнулась. Ваха бросился вперед короткими,
неровными перебежками, чуть не волоча на себе Альбину. Ветер, поднятый винтом,
сбивал с ног. По уговору, пилоты не должны были глушить мотор, чтобы вертолет в
любую минуту мог взлететь.
Ваха с Альбиной взбежали по трапику, скрылись внутри.
