Я стол ее разберу, и вообще…
— Хорошо, хотя использовать вас на такой работе
нерационально.
— Ну, спасибо за комплимент. А теперь всего доброго,
вон мой автобус.
Зоя Семеновна собралась домой, напоследок оглядела записи на
столе под стеклом и ахнула.
— Батюшки, у Васильевой-то в пятницу диспансерный день,
приема нет, а я к ней людей записываю! Так, ну тут народу немного, две
беременные, еще раз придут, у них время есть, еще одна на больничном, а вот
недавно записала женщину, как ее, Киселева, сказала, что она за направлением, а
десять дней у нее пятнадцатого кончаются.
Ой как нехорошо вышло! Как бы ей сообщить, чтобы пришла
четырнадцатого, я бы ей дополнительный номерок дала.
Она нашла карточку, так, Киселева М. Е., домашний адрес,
телефон. Какой год рождения, девятнадцать лет всего? А по голосу-то не скажешь.
И, конечно, вот записано: не замужем. Попробовать позвонить, что ли?
Она набрала номер. Ответил мужской голос, отец, наверно.
— Можно Марину попросить?
— А кто ее спрашивает? — настороженный какой
голос.
— А ее что, дома нет? Я тогда попозже позвоню. Она
когда обычно приходит?
— Она уже никогда не придет, умерла она.
— Как умерла, — растерялась Зоя. — Сегодня?
— Почему сегодня? Шестого ноября умерла, до праздников
еще.
— До праздников?!!
— А кто ее спрашивает-то, — заволновался
голос, — вы кто?
— Это из женской консультации говорят, —
машинально ответила Зоя Семеновна и повесила трубку.
На шум выглянули сестрички из бокса.
— Что случилось, Зоя Семеновна?
— Ой, девочки, я женщину на прием записала, а она
умерла.
— Ну и что, все бывает.
— Да как же так, ведь она шестого числа умерла, а я с
ней сегодня говорила.
— Ну, вы даете, Зоя Семеновна, бред какой-то.
— Да вот же, запись на пятнадцатое, Киселева М. Е.
— Ой, ужас какой, с того света!
— Не знаю, девочки, с того или с этого, а неприятности
у меня точно будут.
* * *
Марину хоронили на Северном. Сначала долго ждали автобус у
проходной, потом ехали в морг, потом в морге ждали, когда вынесут. Шел дождь,
потом дождь со снегом.
На кладбище потащились по грязи в самый дальний конец, потом
долго смотрели, как роют могилу.
Зонтик уже не спасал, ноги тоже сразу промокли. Надежда с
тоской смотрела по сторонам. Вот тетки какие-то суетятся в черных платочках,
родственницы, наверное. А родители все молчат, друг за друга держатся. Нет у
Марины ни братьев, ни сестер, вот горе-то. А гроб так и не открыли. Что там
смотреть, когда с седьмого этажа головой вниз на асфальт. Рассказывали, когда
отец опознавать ездил, как увидел, так сразу в морге в обморок ,упал. А вон
молодежь стоит толпой, одноклассники.
Ребята по сторонам смотрят, девчонки кучкой. А одна,
глядите-ка, плачет. Подружка, видно, близкая. Кажется, Олей зовут.
Страшненькая такая девчушка, незаметная, одета скромно. Даже
странно, что Маринка с ней дружила. Хотя, может быть, с такой-то она как раз и
делилась. А с работы, кроме нашей лаборатории, никого; видно, не было там у
Марины друзей. Начальник стоит в стороне без зонтика и без шапки. Хоть бы
подошел, не выделялся, а то и так уже родственники косятся.
В сапоге хлюпнуло. О Господи, когда же это кончится!
Наконец, все венки и цветы были уложены, народ потянулся к
выходу. Надежда поравнялась с заплаканной Олей.
— Оленька, извините меня, я с Марининой работы. Вы, я
так понимаю, близкая ее подруга?
— С первого класса, — всхлипнула Оля.
— У меня к вам просьба. Я на этой неделе буду Маринины вещи
разбирать, там остались какие-то мелочи — книжки, фотографии, мне к родителям
как-то неудобно обращаться, может быть, я бы вам это передала? А вы потом сами
решите, что родителям отдать, а что себе на память оставить.
Вы работаете?
— Работаю и учусь в ЛИТМО на вечернем.
— Так я вам позвоню и встречу как-нибудь после работы.
Давайте ваш телефон.
Стеснительная Оля не смогла отказать.
* * *
В пятницу до обеда обсуждали похороны. Полякова с Пелагеей,
конечно, и на поминки потащились, перезнакомились со всеми родственниками и бог
знает что там наболтали. Между прочим, рассказали, что отец к концу сильно
опьянел, плакал, говорил о каком-то звонке из консультации в среду вечером, и
что когда он в пятницу туда пошел выяснять, что там с Мариночкой было, они там с
ним и разговаривать не стали: мы, мол, справок не даем. Так он этого так не
оставит, в прокуратуру пойдет, если милиция не поможет; а дальше они ушли,
потому что он совсем разбушевался.
После обеда начальник вернулся из милиции. Подошел к
Надеждиному столу, постоял, посмотрел на умиравшую от любопытства Полякову,
пожал плечами и вышел.
Надежда выждала три минуты, взяла грязную посуду, оставшуюся
после одиннадцатичасового чая, и тоже вышла. Начальник стоял в коридоре у
стенда «Наши достижения» и внимательно читал прошлогоднюю статью о научной
организации труда.
— Ну что, Сан Саныч? Как там дела?
— Да ничего пока. Следователь спокойный, не въедливый.
Вопросы задавал чисто формальные.
— А насчет ссоры шестого числа?
— Я рассказал все, как было. Да, застал ее в кабинете,
да, ругал, за дело. Я начальник, имею право.
Из двери выглянула Полякова, посмотрела подозрительно.
— Сан Саныч, возьмите мой телефон в журнале и, если
будет необходимость, позвоните мне в выходные.
— А вы — мне.
Надо же, он, оказывается, улыбаться умеет!
Полякова заглянула в туалет, остановилась у раковины.
— Надь, ну что там в милиции?
— Понятия не имею!
— А что он сказал-то тебе?
— Сказал, что депремирует тебя на пятьдесят процентов
за хамство начальнику!
* * *
В выходные начальник не позвонил, и Надежда решила не
навязываться. В понедельник с утра она занялась лаборантскими делами: заполнила
табель, требования на комплектующие, потом позвонили антеннщики насчет задания,
потом — из первого отдела, потом — из расчетного, и к вечеру от этой беготни
она совершенно ошалела, так что смогла заняться Марининым столом только во
вторник.
Так, в этой половине все по работе: увольнительные, бланки
на табель, папки, инвентаризация, ведомости; порядка, конечно, нет, но
разобраться можно. А в этой — личные Маринины вещи: чашка, щипцы для завивки,
туфли. Это все надо Оле отдать. Вот в ящике карандаши, ручки, зеркалец три
штуки, пинцет, чтобы брови выщипывать, сережка серебряная, недорогая, одна
почему-то. Потеряла где-то вторую.
