Наконец Вито взглянул в его сторону:
– Я тебе мешаю?
– Будь другом, хоть сядь, – спокойно сказал Ипполит. – Так делают воспитанные люди, когда к ним в комнату заходят старшие.
Вито, уставившись в экран, ткнул указательным пальцем на брата и тоже спокойно поддел его:
– Ты вошел не постучавшись. Ты не спросил разрешения войти.
– Это не дает тебе права мне хамить.
– Я у себя дома. Если тебе здесь не нравится, гуляй в свою дыру.
– Ладно, погуляю. А тебя, Витька, отлупит жизнь, ждать этого долго не придется. Жалко мне тебя, глупыш.
Ипполит закрыл дверь, в нее что-то врезалось, раздался звук разбитого стекла. Он распахнул дверь, мирно спросил:
– Кажется, у тебя что-то упало.
Разумеется, упало. Ваза из стекла ценности не представляет, однако дорогая, в этом доме дешевок не держат.
– Отвяжись! – рявкнул Вито, скрестив на груди руки.
Озлобленный щенок не страшен, он прямолинеен, глуп, не имеет ни внутренней силы, ни телесной, способен лишь громко лаять. Таков Вито. Извиняла его только смерть отца, разорвавшая мальчишке сердце, иначе Ипполит преподал бы братику запоминающийся урок вежливости, вбил бы насильно и больно. Ничего, войти в роль учителя ему предстоит в недалеком будущем, ведь предоставить парня самому себе – слетит с катушек. А сейчас надо набраться терпения.
Мила была готова, но и Раиса оделась, даже подкрасилась, ей потрясающе идет косметика, мать разительно преображается.
– А ты куда собралась? – поинтересовался Ипполит.
– Встречусь с бухгалтером Арамиса, – набирая номер на мобильнике, сказала она. – Должна же я знать, на что рассчитывать?
– Тебя отвезти?
– Нет-нет, я с Вито поеду. Сынок, – нежно сказала Раиса в трубку, – спускайся, я готова.
Машину Ипполит оставил, как обычно, у ворот, пока он и Милена занимали места в салоне, из ворот вылетела ракета на скорости, превышающей разумные пределы. И вжик – умчалась.
– Я думал, мать сядет за руль, – досадливо произнес Ипполит. – У нее же есть машина.
– Наверное, так захотел Вито, а Раиса не смогла ему отказать.
– Братец угробит мать и себя, – трогаясь с места, буркнул он. – Машина – черт с ней, хотя и ее жалко, такая не каждому состоятельному человеку по карману. Зря мама ему попустительствует, это к добру не приведет.
– Если б Вито сам заработал хоть рубль, почувствовал бы, каким горьким потом он облит, то не обращался бы так плохо ни с дорогой игрушкой – машиной, гоняя по дорогам, ни с вещами в доме. И к чужому труду относился бы с уважением, я б на месте прислуги давно отхлестала его по щекам.
– Неужели ты имеешь представление о рубле, политом горьким потом? – рассмеялся Ипполит.
– А с чего ты взял, что я благородных кровей и не имею понятия, как держать веник в руках? Да и вы, как погляжу, ближе к рабоче-крестьянскому сословию.
– Я – да. А маму с Вито разбаловал Арамис, мать забыла, как выглядит веник, Вито вообще не знает, что это. Мне же посчастливилось жить среди людей, которые многому научили меня. Я умею не только веник держать. Копать, пилить, косить, готовить еду, водить трактор, доить корову и козу…
– Фью! – присвистнула Милена, но, черт возьми, что она этим выразила?
– А ты как думала? – ухмыльнулся Ипполит, полагая, что все же впечатлил ее. – У меня только личная усадьба – сорок соток! – У Милены глаза от ужаса стали круглыми, наконец-то он поразил ее. – А на наших гектарах, я фермер, чтоб ты знала, мы выращиваем подсолнух, овощи и фрукты, скот растим, масло взбиваем. Короче, если здесь, в городе, все будут падать от голода, к нам он не придет… При условии, что наше правительство не задавит нас очередными дилетантскими новшествами. Я к чему: мои дети обязательно узнают, что такое веник, их папа позаботится об этом. Да, забыл сказать, я еще и крестиком вышивать могу.
– Это главное твое достоинство, – рассмеялась Милена.
А он, напротив, помрачнел, вспомнив:
– Между прочим, прав у него нет.
– У Вито? Надеются, гаишники не остановят в память об Арамисе.
– Как же! Не остановят! Со смертью кончается все, дружба в первую очередь. А знаешь, проблемы с гаишниками им обоим пойдут на пользу, только бы остановили их как можно скорей. Пусть лучше отберут машину.
– Он на маминой поедет, – рассеяла его мечты Милена.
У трупа Парафинов сидел на корточках, подперев скулы ладонями, в позе самого несчастного на свете человека. Киселев не был ему так уж близок, как, возможно, показалось бы, глядя на горюющую физиономию Игоря Игоревича, но знакомы они давно, часто в одних компаниях водку пили, песни пели, шутили. Парафинов уважал Киселева за… Впрочем, сейчас это уже не имеет значения, просто был хороший человек (хороший, хороший, во всяком случае, получше многих), теперь его не стало. Застрелили. Это явилось для Парафинова полной неожиданностью.
– Богатый урожай у нас, – подошел Андреев, наклонился, упершись одной ладонью в колено, второй помогал себе, тыкая пальцем в воздухе и подсчитывая дырки в теле. – Две… три… пять… восемь… одиннадцать… двенад…
– Не действуй на нервы нашему начальнику.
Фразу можно расценивать как совет, данный экспертом по доброте душевной, оттого вкрадчиво и глядя на удрученного начальника. Андреев выпрямился, закуривая, уставился на голову Парафинова с сочувствием, ибо тому предстояло выдержать великую битву. Бить его будет высшее начальство, словно на нем лежит вина за трупы, а Парафинову придется скромно отмахиваться, так как дразнить служебных собак нельзя – разорвут.
– В сито превратили Киселя, – вздохнул Андреев. – А я говорил: мафия не дремлет, начнет просеивать. Неподалеку остался след от протекторов. Очень четкий след, рисунок встречается на дорогих…
– И ты решил, мафия приезжала сюда, – нечетко выговаривая слова, промямлил Парафинов, не посмотрев на Андреева.
– Да, решил. Потому что на этом отрезке берега ездить некому. Незачем. Здесь в основном только ходят или трусцой бегают в шортах и кроссовках…
– Раз «в основном», то и ездят не в основном.
– А я говорю, Асланбек поработал, – заспорил Андреев. – Тут к гадалке не ходи, без нее карты открыты. Каюсь, я ведь тоже подумал вчера на Киселева, когда узнал, что Маймурина пиф-паф. Что должен думать зять? Весь город знает о вражде Маймурина с Киселевым, Асланбек тем более. А учесть, что у него хоть и мафиозная, а все же власть? А прибавить к этому, что рожден он где-то у подножия Кавказского хребта, покрытого вечными снегами?
– Не паясничай, – вставил Парафинов.
– Там вендетта не умирала даже в советское время.
– Доказательства где?
Парафинов встал во весь рост, однако не отрывал глаз от распростертого тела на земле, перемешанной с мелкой ракушкой и глиной, вымоченной в приливах, потому аккуратно утрамбованной. Игорь Игоревич достал сигарету, Андреев щелкнул перед ним зажигалкой со словами:
