– Народ из зависти…
С матерью Ипполит ведет себя, как благоразумный отец с ограниченной дочерью, стараясь ее не настраивать против себя, потому взял самый мягкий тон, на какой был способен:
– Мама… Не стоит из людей делать дураков. Я сейчас не о чужих людях веду речь, а о брате, мне его жалко. Ты подумай, как он будет жить в обществе, всех презирая, ни в грош не ставя? С кем будет жить? Кто его вытерпит?
– Видишь ли, некоторые заслуживают презрения. – А маму ничем не сдвинешь с занятой позиции! – Если человек не добился успеха, если живет в сарае, ест всякую дрянь, одевается чуть лучше бомжа, он ноль. Ничтожество.
– Мама, это очень плохая позиция, мягко говоря. С нею не согласятся те, кого ты называешь ничтожеством. Скажи, так ли необходимо было покупать Вито безумно дорогую машину?
– Но Арамис обещал, если Вито без троек закончит год, к тому же у него день рождения близился, двойной праздник… вот и купил. Вито мало на ней ездит, поверь.
– Твой муж, мама, сделает из Вито жертву отцовской любви. Ты бы хоть иногда напоминала им о реальности. А если с вами что-то случится?
– Не говори так…
– Мы все под богом ходим, мама! И что будет делать твой сын? Вито напрочь лишен примитивных навыков общения с себе подобными, не знает запретов, не чувствует, где черта, за которой стоят понятия «можно» и «нельзя». Да его прирежут в подворотне…
– Оставь, я не могу это слышать. – Раиса заходила по гостиной. В их доме целых три гостиные. – Уф, у меня сердцебиение… Если ты так озабочен поведением брата, поговори c Арамисом сам.
– Нет, мама, с ним я разговаривать не стану, – рассмеялся Ипполит, тем самым свернув проблему. – Я твой сын, а не его, отсюда у него ко мне определенное отношение.
– Арамис никогда не упрекал тебя…
– А в чем ему упрекать меня? Я не сидел на его шее, не жил с вами, не просил денег, всего добился своими руками и головой. Я, конечно, не богат так, как твой муж, но и к ничтожеству не отношусь.
– Ты меня огорчаешь. Между нами какой-то барьер…
– Ну, хочешь, буду твоим братом? Старшим? И барьер исчезнет.
Он подошел к матери, со спины обнял ее, она потрепала его за светловолосый чуб, пожурив:
– У тебя дурацкие шутки. И сам ты дурачок.
– Как только я приезжаю, мы сразу начинаем ссориться.
– Виноват всегда ты.
– Кто б сомневался.
– Возьми трубку, скандалист.
Ипполит отошел к звонившему телефону:
– Да?.. Да, вы туда попали… Я сын жены Арамиса Баграмяна… – Он прикрыл трубку ладонью, проговорив шепотом: – Мама, прости, забыл, что я твой брат. – И вновь в трубку: – А что случилось?..
Раиса засмотрелась в окно на клумбу – это ее произведение, хобби. Клумба потрясающе красива, каждый день Раиса осматривает растения, убирая завянувшие листочки, поливая цветы или просто созерцая красоту. Растений на пятачке много, поражают разнообразием, благоухает клумба утром, днем и ночью, а хочется посадить еще, у Раисы масса книг по уходу…
Ее насторожила тишина в гостиной, она обернулась. Сын стоял с опущенной головой, сунув пальцы в карманы джинсов, нечто трагическое читалось в его позе.
– Ты пугаешь меня, – сказала мать.
– Да? – вскинул он глаза на нее. – На этот раз ты права, мама…
– Что? Что тебе сказали?
– Ма, ты сядь…
– Я хочу знать, что случилось. С Вито?
Ипполит про себя отметил: все же она понимает, что ее младшенький если еще не подружился с неприятностями, то исключительно из-за везения, а оно своенравно. Но пора ей сказать правду:
– В твоего мужа стреляли…
– А! – ахнула она, превратившись из ледяной статуи в обычную женщину. – В Арамиса? И… и что? Он… – она сглотнул сухой ком. – Он…
– Его отвезли в больницу, – поспешил Ипполит немного успокоить мать, она близка была к обмороку. – Он в операционной.
Раиса заметалась, как мечутся люди в горящем доме в поисках выхода, зачем-то схватила шаль, потом бросила ее, побежала к лестнице, вернулась:
– Надо позвонить Павлюку… он хирург… высококлассный…
– Мама, со мной разговаривал Павлюк перед тем, как уйти в операционную.
– Это хорошо… – Она опустилась на диван. – Тогда… мне надо в больницу. Я не смогу сидеть и ждать здесь. Ты отвезешь меня?
– Конечно.
Горбанев въехал на дачный участок, внимательно огляделся по сторонам, как последний вор. Впрочем, он и есть вор, крупномасштабный – по квартирам и карманам не тырит, только у государства, да и то когда многие тырили, сейчас он бизнесмен. Наблюдая за ним, Алла ехидно усмехнулась:
– Ты кого-то ищешь?
– Соседей. Моей сразу настучат, что я приехал не один.
– Думаешь, она не догадывается?
– Догадываться – одно, а знать… Выходи, поблизости никого. Быстрее, Алла! Дверь на террасу открыта.
А она не торопилась, нарочно вышагивала поступью королевы. Иногда ее так и подмывало врезать Толику пощечину и навсегда уйти. Но есть такая ненужная штука в человеке: любовью называется, и она не просто зла, а очень зла. На досуге Алла рассуждала, что ученым следует не над новыми технологиями работать, а совершенствовать человеческий организм. Главное, вырезать орган, отвечающий за влечение к определенному человеку, желательно ко всем дышать одинаково ровно, без придыханий. В этом случае польза очевидна: нервы будут целее, браки крепче, дети здоровее – за чахлого и тем более больного мужчину уже не выйдешь замуж, только по великой любви. Произойдет естественный отбор, выживет цвет человечества, а шушера сгинет. А производительность труда вырастет… ведь человечество избавится от переживаний, связанных с любовью.
Алла остановилась перед дверью, не собираясь браться за ручку, пусть Толька открывает, как дверцу авто перед дамой.
– Извини, – суетливо распахивая дверь, сказал Горбанев, – здесь небольшой бардак, позавчера покутили с друзьями… Проходи.
Алла не однажды здесь бывала, практически не глядя, кинула сумочку на каминную полку (упала та точно между бронзовыми подсвечниками), затем опустилась в кресло, взяв пульт, включила телевизор. Горбанев вносил коробки, коробки… Он запасливый и считает, что недостатка ни в чем не должно быть даже на даче.
– Радость моя, ты тут приберись, а я спущу коробки в подвал.
– Еще чего. – Нет, Алла ничем не дала понять, как возмутилась, да на Толика крики с воплями действуют, как таблетка снотворного. – Сигарету мне и бокал шампанского! А «приберется» здесь твоя супруга.
Странно устроены мужики: когда их обожаешь, норовят нагадить тебе прямо на голову, когда относишься к ним с пренебрежением, ценят и боятся потерять. Где логика? Горбанев дал ей пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, а потом открыл шампанское и поднес наполненный бокал с просьбой:
