Петр как был спецназовцем, так им и остался. Когда принесли солянку, он даже не поинтересовался, можно ли это есть. Приступил сразу после поминальных ста граммов. Преломил хлеб и сунул ложку. Затем признался:
– Заколебали меня эти ветераны НКВД. Сколько лет прошло, а они все командуют. Это нельзя, то нельзя. Ничем из них сталинские ухватки не выбить. Впрочем, это пустое. Отец совсем плох, то и дело жалуется – сил нет, а сколько еще надо сделать.
Мы выпили не чокаясь. Закусили, и только потом Петр Алексеевич сообщил:
– Текст одобрили. Но сейчас есть дела поважнее, так что ты повремени. Как ты отнесешься к предложению рассказать о главной тайне минувшей войны, с которой этим двоим суперагентам пришлось столкнуться на узкой дорожке? Это случилось в 1947 году, однако до сих пор эта история не дает покоя отцу.
После паузы он объяснил:
– Лично я сомневаюсь, стоит ли ворошить прошлое. С другой стороны, если рассказанное папашей правда, это во многом объясняет немыслимую тяжесть боевых действий и не поддающееся разуму количество наших потерь. Отголосок этой истории во многом ударил и по нам, молодым. Тайны и есть тайны, вскрывать их надо вовремя, а теперь что руками размахивать. Впрочем, мое мнение, что задание, полученное этими двумя в начале холодной войны – это очередной заскок папаши. Он называет его «версией»! Но я молчу. Хотя мачеха одобрила это предложение.
Она сказала – пора.
Одобрение фрау Магди прозвучало для меня как сигнал боевой трубы. Если история зовет, если хронология вкупе с мемуаром настаивают, значит, снова в строй, тем более что за время работы над романом я очень проникся малопопулярной пока идеей, будущее за Согласием.
Я поинтересовался:
– Хотя бы вкратце, о чем речь?
Петр Алексеевич доел солянку и как бы между прочим заявил:
– О Рудольфе Гессе. О том, о чем он договорился с герцогом Гамильтоном и Айвоном Киркпатриком, бывшим первым секретарем английского посольства в Берлине. Как известно, Сталин крайне подозрительно отнесся к бегству Гесса в Англию. На протяжении всей войны эта тайна отравляла отношения между союзниками. Существует версия, что на Нюрнбергском процессе, где Гесс выступал в роли обвиняемого, в этот вопрос была внесена ясность, однако отец никогда в это не верил.
Петр поднял указательный палец и назидательно добавил:
– Потому что он лично убедился, что в Нюрнберге Гесс солгал. Он пошел на это в обмен на гарантию сохранения жизни.
Дверь у него за спиной неожиданно отворилась, оттуда пронзительно дохнуло мертвящим сквозняком.
Шеель торопливо оглянулся.
И никто не вошел…
