– Как это? – удивился я.
– Вот так. Запрем вас в камеру. Посидите, подумаете. Глядишь, что-нибуд придумаете.
Затем он обратился в Трущеву:
– Это и тебя касается, Николай Михайлович.
– Так точно, товарищ нарком.
– Запомните, Мессинг, времени у нас в обрез.
Я ответил.
– Так точно, товарищ нарком.
* * *
Когда мы добрались до кабинета Трущева, светало. Николай Михайлович, подойдя к окну, так и объявил:
– Светает.
Я, уставший донельзя, пристроился на стуле и, подчиняясь команде капитана госбезопасности, бросил взгляд в окно. За стеклами расплывался скудный февральский рассвет. Дома угадывались смутно, будто нарисованные пастелью. Суровая правда окончательно добила меня. Я люблю живопись, люблю драгоценные камни. Они скрашивают мне присутствие на этом свете, но все-таки и на этом свете экстрасенсу надо позволить отдохнуть.
Трущев подсел ко мне и спросил:
– Полагаю, вам ясен смысл операции?
Я кивнул. В голове у него мелькнуло недоговоренное слово – «Близнец».
– Надеюсь, Вольф Григорьевич, вам также ясно, что в случае провала вас ждут не лучшие времена?
– А вас, Николай Михайлович?
Он улыбнулся.
– Меня расстреляют, а от вас попытаются добиться правды.
– Это страшно?
– Намного. Я хочу помочь вам. Прежде всего…
– Не распускать язык?
Трущев наморщил переносицу.
– При чем здесь язык? Язык – это пустое. Прежде всего вам надо собраться с силами. Ложитесь на койку в комнате отдыха. Усекли? Я пока поработаю. Только скажите, не пустышку ли мы гоним?
– Нет, Николай Михайлович. Шеель – крепкий, по-своему честный парень. К тому же по своему умственному развитию он многим даст фору. Если Шеель даст согласие, сдержит слово. Он на перепутье…
– Вы считаете, игра имеет смысл?
– Безусловно. Поверьте, Николай Михайлович, я понимаю, где замешан Шахт, отступления быть не может, но Еско можно было бы поверить. Проблема в том, что вера вас не устраивает.
– Конечно. Нам надо знать.
– Именно так. Решение существует, иначе я не стал бы работать. А сейчас мне надо немного поспать.
– Спите, Вольф Григорьевич. А я пока поработаю.
– У вас много дел?
– Выше головы.
– И даже под угрозой расстрела?..
Он пожал плечами.
* * *
Мне снилась Ханни. Это был несказанно сладостный сон, с объятиями, поцелуями, со слезами. С абрисом бледнеющего лица… Это воспоминание сменило мелькнувшее во время разговора с Шеелем женское личико.
От неожиданности я рывком сел на жесткой солдатской кровати.
Крикнул:
– Николай Михайлович!
Капитан госбезопасности заглянул в проем двери.
– Слушаю, Вольф Григорьевич.
– Необходимо срочно раздобыть фотографии всех девушек, с которыми учился Шеель. В школе, в институте. Надо поговорить с одноклассниками, с институтскими друзьями. Может, кто-то вспомнит – была ли у Еско девушка? Надежда слабая, но это единственный шанс.
– Недели на две работы, – оценил Трущев. – А результат?
– Мне нужны фотографии. Я узнаю, мне только нужны фото.
Как они крутились в НКВД, не могу сказать, только на исходе третьего дня в кабинет Трущева доставили множество фотографий. Мне, отоспавшемуся в камере, не составило труда идентифицировать одну из девиц.
План действий сложился на ходу. Тамара Петровна Сорокина, сокурсница Шееля, в ноябре сорок первого окончила курсы медсестер и сейчас служила в полевом госпитале на западном направлении. Там в районе Ржева велись тяжелейшие бои.
У Тамары оказался маленький сын, отец неизвестен.
Я взглянул на Николая Михайловича.
– Это жестоко!
– Ну-ну, Вольф Григорьевич, не будем распускать нюни, – улыбнулся капитан госбезопасности.
Я едва не возненавидел его за эту улыбку.
Позже, разрабатывая план встречи, Трущев предложил организовать ее в полевых условиях – во фронтовом госпитале, где служила Тамара. Заодно провезти Шееля по местам недавних боев и освобожденным населенным пунктам.
Из-под небес подтверждаю – Мессинг ни о чем не жалеет! Да, он поддался «изму» ненависти, но это была моя ненависть, осознанная и толкающая в бой, так что не «измам» учить его, как относиться к последователям Шикльгрубера.
В моем присутствии Трущев предъявил фотографию Сорокиной Алексу-Еско. У того ни единая жилочка на лице не дрогнула, но разве от Мессинга скроешь удар, который испытал молодой человек.
– Еско… – я не выдержал и вступил в разговор.
Шеель с ненавистью глянул на меня.
Пауза.
Ненависть сменилась волчьей тоской.
– Еско, – продолжил я. – Судьба любимой женщины в твоих руках.
Трущев добавил:
– А также судьба вашего сына.
Эта новость добила Еско. Он, теряя сознание, сполз со стула.
Я бросился на помощь. Трущев окриком остановил меня.
– Сядьте на место, Мессинг.
Через пару минут Еско пришел в себя.
Трущев обратился к нему.
– Алексей, вы готовы выполнить задание родины?
Шеель замедленно кивнул. Трущев глянул в мою сторону. Я тоже кивнул.
Неожиданно Алекс-Еско вскинул голову.
– Я должен повидаться с Тамарой!!
– Конечно. Только у меня есть просьба, – ответил Трущев. – Не согласились бы вы навестить ее по месту службы?
Алекс-Еско, не скрывая изумления, глянул на следователя.
– Она служит?!
Трущев подтвердил:
– Да, Алеша. В армейском госпитале под Волоколамском.
Шеель кивнул.
– Я согласен.
– Вы отправитесь с нами, Мессинг, – предупредил меня Трущев.
Это была нелегкая поездка. Мороз донимал так, что, как говорят в России, я едва не отдал Богу душу. Маршрут был нарочно проложен таким образом, чтобы Еско, одетый в красноармейскую форму без знаков различия, мог воочию убедиться, чем забавлялись его соотечественники на оккупированной территории. Ничего более страшного я в своей жизни не видал. Замерзшие, истерзанные трупы снятся мне до сих пор, даже на высоте ангельской белизны облаков. Сердце у меня вздрагивало – если швабы так поступали с гоями, что же они выделывали с моими соплеменниками?
