2 дня спустя, 11 марта 1962 года, из того же источника поступили дополнительные сведения: «Решение о внезапном нападении на Советский Союз было принято в период с 6 по 12 июня 1961 года.»
Поступившая через агентурные источники эта информация получила неожиданное подтверждение со стороны брата президента, пригласившего к себе в гости на выходной день 4 июня 1962 года в загородную резиденцию Хикори-хилл сотрудника советского посольства Георгия Большакова. Через Большакова, который был полковником ГРУ и работал под крышей посольства в качестве редактора журнала «Советский Союз», велись важные переговоры по самым острым вопросам советско-американских отношений.
В ходе беседы с Большаковым Роберт Кеннеди стремился убедить представителя советской военной разведки, а он знал о принадлежности Большакова к ГРУ, в том, что президент более реально оценивает соотношение сил и стремится удержать «не в меру ретивых» представителей Пентагона.
У Хрущева были веские причины не доверять американской администрации. 17 марта 1962 года КГБ сообщил советскому руководству, что в США закончена подготовка к новому вторжению на Кубу. Стало известно о существовании плана Мангуста, разработанного ЦРУ и одобренного президентом Кеннеди. Этот план ставил целью ликвидацию режима Кастро.
Два месяца спустя в мае было принято решение о размещении советских ракет на Кубе, утвержденное Президиумом ЦК и Советом обороны после того, как было достигнуто соглашение по этому поводу с Фиделем Кастро и другими кубинскими лидерами.
22 октября, выступая по телевидению, Кеннеди объявил морскую блокаду Кубы, бросив серьезный вызов СССР. Так было положено начало самой острой советско-американской конфронтации за весь период «холодной войны».
Хрущев полагал, что можно подождать и что Кеннеди отступит из боязни, что начнется большая война.
Неожиданно из Вашингтона поступила информация, заставившая советское руководство изменить свою тактику. Около часа ночи 25 октября корреспондент ТАСС Анатолий Горский, являвшийся одновременно сотрудником КГБ, зашел в бар Национального пресс-клуба. Бармен Джо ни Про ков рассказал ему о подслушанном разговоре между двумя известными американскими журналистами Робертом Донованом и Уорреном Роджерсом из газеты «Нью-Йорк геральд трибюн».
Оказалось, что Роджерс должен был лететь к месту событий, чтобы освещать вторжение на Кубу. Эта информация немедленно была передана советскому послу и отправлена в Москву. Это сообщение сочтено было настолько важным, что его продублировали по линии Министерства иностранных дел и по каналам КГБ.
Именно 25 октября в настроении советского лидера произошла перемена. На заседании Президиума ЦК, созванном во второй половине дня, уже после того как в Москве были получены телеграммы с информацией Роджерса, Хрущев предложил отдать приказ кораблям «со спецгрузом», т. е. ракетами, идущими на Кубу, повернуть назад. Он сказал о необходимости направить президенту Кеннеди новое письмо, выдвинул план урегулирования кризиса, заявив о необходимости «демонтировать ракетные установки» при условии превращения Кубы в зону мира. «Дайте обязательство не трогать Кубу, – сказал он, – и мы дадим согласие на демонтаж, а потом разрешим инспекции ООН проверить».
26 октября резидент КГБ в Вашингтоне Александр Феклистов пригласил в расположенный в центре города ресторан «Оксидентал» корреспондента телевизионного канала «Эй-би-си» Джона Скали, вхожего в высшие американские сферы. Их миссия носила исторический характер, потому что именно они внесли предложение, на основе которого был урегулирован кризис.
Было принято решение: СССР демонтирует и вывезет свои ракеты под наблюдением ООН в обмен на обязательство США не вторгаться на Кубу.
Но на следующий день поступило новое послание Хрущева, в котором выдвигалось дополнительное условие: уберите ракеты из соседней с нами Турции, и мы вывезем ракеты с Кубы.
За десятилетия, прошедшие со времени кубинского кризиса, было высказано немало догадок, что заставило Хрущева изменить советскую позицию. Два года спустя, в октябре 1964 года, когда Хрущева смещали, его упрекали за авантюризм в размещении ракет на Кубе и одновременно в уступчивости американцам.
Инициатива обмена турецких ракет на кубинские принадлежала не Кремлю, а Белому дому, что имеет принципиальное значение для понимания хода кризиса и его развязки.
Умолчав о турецких ракетах в ответ на послание Хрущева от 27 октября, американская сторона взяла на себя негласное обязательство убрать их из Турции и выполнила это обещание.
После того как 28 октября Хрущев ответил согласием на письмо Кеннеди, обошедшее молчанием вопрос о турецких ракетах, и начался вывоз советских ракет с Кубы, самая острая фаза кризиса миновала. Предстояли еще трудные переговоры с Фиделем Кастро и другими кубинскими руководителями, которые были недовольны, что Советский Союз договорился с США за их спиной. В Гавану с дипломатической миссией послали одного из самых авторитетных советских руководителей А. И. Микояна, которому с большим трудом удалось уговорить кубинских лидеров, что достигнутая с американцами договоренность выгодна Кубе и гарантирует ее от интервенции. СССР пришлось пойти на уступку – вывезти с Кубы бомбардировщики Ил-28. Согласие на это поступило за несколько часов до пресс-конференции президента Кеннеди 20 ноября, на которой он должен был рассказать о состоянии советско-американских отношений. Незадолго до начала пресс-конференции, на которой Кеннеди заявил о снятии блокады, президент просил передать Хрущеву, что им отдан приказ об отмене наивысшей готовности в войсках. Аналогичный приказ последовал и с советской стороны. Так закончился карибский кризис, хотя его отголоски слышались еще долгое время.
(По материалам А. Фурсенко, академика РАН)
Засекреченный подвиг
21 августа 1963 года из Таллина в Москву, как обычно, вылетел рейсовый самолет Ту-124 с шестьюдесятью пассажирами на борту. Во время отрыва от взлетно-посадочной полосы у самолета разрушилась передняя стойка шасси. Дефект был настолько серьезным, что исключал безопасную посадку.
О ситуации в воздухе тут же сообщили службам «Аэрофлота». Из Москвы поступила команда – оставаться в зоне аэродрома и попытаться исправить поломку вручную. Погода ухудшилась, и пришлось лететь в Ленинград. Синоптики передавали, что в аэропорту Пулково погода безоблачная.
Летчики разбили смотровое окошко в пилотской кабине и пытались вручную исправить поломку шасси. Командир экипажа Виктор Мостовой сидел за штурвалом, наблюдая за датчиками топлива. Вдруг внезапно заглох один из двигателей. Мостовой решил не рисковать и направил судно прямиком на Пулково. И когда они пролетали на центром города, случилось самое ужасное – отключился второй двигатель. Самолет с большой высоты стал стремительно падать, бесшумно, как гигантский планер.
По словам Владислава Кочетова, бывшего штурмана Пулковского аэропорта, остановка двигателей стала для Мостового и других членов экипажа полной неожиданностью. Ведь в баках еще оставалось 2,5 тонны авиакеросина. Мостовой рассказывал ему позже: «Вижу, передо мной церковь. А купол выше меня. Думал все, конец. И тут заметил свободное пространство. Решил падать туда».
