Начальник Управления внутренних дел, главный милиционер области почти ежедневно виделся с главным сыщиком на заседаниях, совещаниях, собраниях и при прочих производственных и оперативных разборках, но в таком личном уединении всё же нуждались оба, чтобы знать то, чего другие знать не должны. На этих встречах они обсуждали исключительные ситуации как бы ещё раз, проверяли правильность принятых решений или намечали новые; делились строго доверительной информацией.
Со временем это стало традицией, и как-то само собой для этих целей была выбрана суббота. Для многих – день относительно свободный, выходной, для них эта свобода наступала к вечеру. Вот и сейчас стрелки настенных часов на мгновение замерли, отмечая восемь часов вечера, и секунда в секунду дверь кабинета открылась. Максинов поднял глаза, шагнул из-за стола навстречу, и они крепко пожали друг другу руки. Полковник Лудонин в гражданском, как обычно в чёрном и белом, сдержанно поклонился:
– Добрый вечер, товарищ генерал.
– Присаживайся, Михаил Александрович.
Вслед без напоминаний впорхнула секретарша, расставила чашки на небольшом столике в углу, взглянув на генерала, включила торшер за двумя креслами и, погасив верхний свет, подведя черту под рабочим временем, растаяла, будто и не появлялась. Максинов за хозяина, оставив пиджак на спинке стула, нырнул в маленькую незаметную комнатку, вышел оттуда с кофейником, неторопливо принялся разливать кипяток, поглядывая на гостя:
– Кофе? – генерал знал, что полковник равнодушен к чаю, но каждый раз не забывал добавлять, спрашивать: – Может, чаю? Мне тут моя Ксения Петровна присоветовала для мотора.
– Коней на переправе…
– С возрастом безопасней. Не передумал? – подначивал всё же Максинов.
– Если уж китайцы не приучили, – Лудонин пожал плечами, тоже отшучиваясь; все знали: ему повезло и в японской войне хлебнуть лиха, о чём он особо не любил вспоминать.
– Китайцы или всё же японцы? – судя по вопросам и по игривому поведению у генерала было на редкость великолепное настроение, свидетельствующее, что день, а с ним и вся неделя заканчивались без особых хлопот.
– Японцы? – усмехнулся в тон генералу и Лудонин. – Они драпали, лишь сандалии успевали латать.
– Ой ли! Слыхал я и вам доставалось. Особенно тем, кто за баранкой, – Максинов, покончив с напитками, приоткрыл дверцу шкафа и показал яркую бутылку. – По сто граммов с устатку?
– Нам-то? – кивнув на бутылку, полковник грустно улыбнулся, вроде как вспоминая; знавшим его было известно, что всю войну он прослужил шофёром. – Что шофёру станется? Помните, в той гвардейской у Утёсова? «Мы вели машины, объезжая мины, по путям-дорожкам фронтовым…» Полуторкам, правда, доставалось. Ремонтировали мы их ночами, а утром – вперёд и с песней! С людьми проще. Считалось, повезёт, если бугорок повыше да под деревцем, чтобы крест в тени стоял и виден отовсюду.
– Вспомнилось? – поднял рюмку с коньяком Максинов. – Ну, давай помянем. Извиняй, занесло меня, Михаил Александрович. Это от отсутствия неприятностей. Неделя вся тихо прошла.
Они выпили и присели.
– Тихо, говорите?
– А что? По сводкам пусто.
– Вынырнула тут одна чертовщина, – поморщился полковник и потянулся к тарелке с лимоном.
– Мне ни о чём не докладывали, – насторожился генерал.
– Я штабистов предупредил, что сам объяснения дам, – поднял глаза на генерала Лудонин. – В прокуратуре области старший следователь Федонин карточку выставил, почти недельной давности событие.
– Что такое! Своих ругаю за такие безобразия, а ему позволено?
– Отравление.
– Убийство?
– Коллекционера икон и церковных древностей.
– Погоди. Я вчера с Игорушкиным на заседании исполкома виделся, рядом сидели, он и словом не обмолвился, а ведь обсуждали накоротке как раз эту тему. Он по нераскрытым преступлениям нам представление готовит о недостатках в работе. Предупредил, что и в обком партии информацию думает вносить. Так я его еле отговорил. Пообещал, что исправим положение сами. А они, выходит, у себя в прокуратуре нам сюрприз выкопали! Неужели висяк?
– Федонин и сам не предполагал, Евгений Александрович, – полковнику нелегко давался это разговор, он и от столика кресло начал отодвигать и встать попытался. – Я у него был. Тоже претензии предъявил. Но там такая тёмная история…
– Ты сиди, сиди, – остановил его генерал, но краска возмущения уже захлестнула его лицо, чувствовалось, с трудом он сдерживался от гнева, рвущегося наружу.
Последние летние месяцы словно злой бич преследовал ситуацию в оперативной работе Управления по раскрытию умышленных убийств. Другие показатели радовали глаз, а на этом, наиболее ответственном, участке не получалось. Сказывалась, конечно, смена поколений: старая гвардия блестящих сыщиков по возрасту и из-за болезней ушла в отставку, а молодые, пришедшие на смену, опыта набирались на шишках, допускали нелепые ошибки, пасовали в сложных моментах. В городе, где генерал с Лудониным успевали вникать сами, ещё справлялись, а на окраинах области, в дальних сельских районах сил и умения не хватало. Тогда генералу приходилось подымать на раскрытие опасных преступников весь оперативный состав вместе с офицерами штаба, другими службами, руководством, но числом не всегда возьмёшь матёрого. Хотя вооружённая милиция и перекрывала всю область, случались осечки. Появлялись и другие накладки: поднималась глупая суматоха, группы и подразделения действовали вразнобой, мешая друг другу, а не помогая; волновалось население, газеты потом надрывались, начальство в облисполкоме, в обкоме партии морщилось. И хотя на ошибках учились, а операциям присваивались с каждым разом наименования одно другого страшней: «перехват», «тревога», «сирена» и ещё более пугающие, толку от этого не прибавлялось, успехи мизерны и незаметны. Генерал верил, не терял надежду, что удачи придут, всё остепенится, научатся его люди взаимодействовать между собой и ставить прочные капканы злодеям, а пока преступники, посмеиваясь, словно песок просачивались сквозь пальцы его ловушек, а убийства повисали нераскрытыми. А два-три дня всю милицию на ушах не продержишь, да и накладно, к тому же толку всё равно никакого: не сумел ухватить мокрушника по горячим следам, считай, прохлопал всё, тот пропадал из города и области и залегал где-нибудь на Кавказе, куда рукой подать, или в других местах бескрайнего Советского Союза – страны необъятной и гостеприимной. А уж после этого… Сами на новых злодействах не попадутся, можно считать прежние преступления канувшими в Лету. Работать по ним по-настоящему не было ни сил, ни времени – новые заботы одолевали и занимали их место. Вот и скопилось таких висяков уже в его бытность, после вступления в должность начальника столько, что прокурор области грозить начал!.. А если Игорушкин брался за такие дела, всегда боком оборачивались его представления, безжалостные, как удар штыка. Но Максинов не обижался, генерал сам знал – прав бывал в таких ситуациях Игорушкин: большую опасность представлял тот затаившийся, укрывшийся от возмездия враг, потому что не сидел сложа руки, уйдя от ответственности; злорадствуя и поверив в свою планиду, профессиональный гад замышлял новое, ещё более опасное преступление.
