Мы засветло разместили палатку на просторной поляне, отступив от деревьев и берега, обустроили ночное логово и, лишь чуть стемнело, уставшие, уселись у костра, запасясь сухим хворостом. Чтобы ночь долгой не казалась, у нас в заливчике дремала небольшая сетчёнка для чего покрупней, а под заманчивыми корягами прятались испытанные крючки с наживкой, если не сазан, то ленивый сом обязательно заглянет.
– Ну что? – разлив уху и, содержательно потерев ладони, поднял походный стаканчик приятель. – За открытие сезона?
Мы выпили. Первый раз в это лето выбрались на природу и не как-нибудь, а вдвоём. У него то и дело проблемы в лаборатории, у меня свои беспросветные заботы. Собирались не однажды – не получалось, договаривались, – а всё срывалось. Но тут он позвонил внезапно под выходные, я махнул рукой на планы покорпеть опять в архиве, благо и Очаровашка с сыном к бабушке умчалась, и вот мы оба, ни о чём не думая, свободные, как птицы, растянулись занывшими спинами на приятной, словно ковёр, пахучей травке; то ли незабудка, то ли одуванчик щекочет нос, а перед глазами бездонное море высыпавших любопытствующих звёзд. Как же! Два преданных их поклонника в кои веки наслаждаются их лукавым и загадочным сиянием. Красота несусветная, да и только! А дышится как легко!..
Чувствуете, как мы заговорили? А вы попробуйте, ещё не то скажете. Это вам не город с его пылью, шумом и тревогой. Здесь покой, отдохновение и собственное миросозерцание. В себя удаётся заглянуть, более того, – задуматься: чего мы творим, куда спешим, зачем суетимся? И стóит ли наших физических и душевных затрат, наших мук то, ради чего мы по земле бегаем?.. Об этом мы и потрепались с Валеркой так вот, лёжа на траве плечом к плечу. Не часто удаётся.
А потом потянуло на разговор совсем доверительный, интимный и откровенный. Квакнула лягушка, за ней другая живность где-то вдалеке голос подала, мы посчитали, посчитали, надоело, сбились и друг на друга уставились: рано к вечному приступать, мы и по второй ещё не накатили.
– Ухайдакала служба? – Валерка искоса на меня взглянул, стаканчик наполненный протянул. – Уху, смотрю, без аппетита проглотил.
– Ты как моя Очаровашка. Ещё насчёт температуры спроси.
– И про головку не забуду. Устаёшь, милок? – хмыкнул тот.
Мы выпили и опять замолчали; а что говорить, мы давно научились понимать друг друга без слов и также без слов чувствовали друг друга. Хотите, сейчас угадаю, что он теперь спросит? Не лукавьте, хотите. Он, не поворачивая головы, сейчас скажет: «Тебе ещё ничего, у тебя сынишка, есть с кем… одним словом, для кого…» И замолчит, на большее его не хватит.
– Тебе хорошо, у тебя дело настоящее, а я в этой бестолковой лаборатории или сопьюсь от рутины, или брошу всё к чёртовой матери и закачусь куда-нибудь на Крайний Север!..
Валерка не закатится никуда, куда ему от Таськи, это он в сердцах от досады и тоски, что давно не виделись, вроде как предупреждает.
– А Анастасия? – лениво отвечаю я. – Её куда? Это, брат, цепи… Гименея, быстро забыл?
И следующие десять минут мы потрепались о них, о тех, кого приручили и кто нас приручил. Конечно, не запамятовали за них и по третьей. Ну уж а после третьей сами понимаете… Раки прямо из ведра, они уже закраснели, сами в рот просятся. Когда первый азарт прошёл, отвалились опять на траву, притихли.
– Слушай, Данила, – Валерка даже голову с рук поднял и на меня в упор уставился; он напротив, на другой стороне костра устроился лёжа на животе, поэтому мне хорошо проглядывались красные искры, сверкнувшие в его зрачках. – Вот вы с этим попиком вашим, отцом Митрофаном возитесь, копаетесь, а сам-то ты веришь во все эти чудеса?.. Про крест, про его невероятные свойства, про таинственную пропажу? Бабки, дедки полоумные, которые возле церкви обитают, они же действительно в некоторой степени сумасшедшие. Понятное дело: в школе, родители, да и вокруг пропаганда на церковнослужителей помои льют, но разве только со зла? Только потому, что не сбываются их пророчества, обещания и сказки, да и учение их не наше, не славянское… Оно же с Синайского полуострова к нам привезено, мы – язычники, у нас и вера своя была и боги свои, которых кочевники дикие выкорчевали…
– Ты о чём, Валер? – мне всё грезилось от звёзд и думать мало хотелось, а тем более разговаривать; я уже и с Федониным на эти темы наговорился, и с Толупанчиком надоедливым, и с его неугомонной бабкой Ивелиной, и даже с Очаровашкой своей; мне спать хотелось и чтобы не вздрагивать, ничего не видя во сне, а утром, словно младенец без всех этих мыслей народиться.
– Можешь ты мне об этом вашем архиерее Митрофане толком что-то рассказать? – и искры в его глазах обжигали уже, а не подмигивали.
– Какой тебе интерес? – промямлил я, ещё надеясь прикорнуть, уж больно приморило у огня. – Тем более что знаем мы о нём меньше, чем ты думаешь.
– Рассказывай, что сам понял, а я уж разберусь, – буркнул он.
– Чего это тебя в религию? – попытался ещё я отшутиться. – Ты вроде мужик у нас весь светский.
– Кое-что слыхал и я об этом человеке.
– Из каких источников? – напряг я одно ухо, но лишь отчасти, так, чтобы интересного не пропустить.
– В народе разное говорят…
– Что за народ?
– Не пытай.
– Людская, значит, молва?
– У меня бабушка верующая. К тому же она здесь, в городе жила. Это по матери. И родители отца тоже к церкви с уважением относились. Я особенно ни с кем не делился. Какая нужда? Потом, сам знаешь, как у нас к этому относились. Мой дед по отцу даже пел в церковном хоре.
– Вот, значит, откуда ваша фамилия след ведёт, гражданин Козловский, – мне всё-таки пришлось оторвать живот от травы и устроиться у костра сидя; чувствовалось, вздремнуть не удастся. – Может, картошки запечём?
– Кинь штуки три-четыре, – сменил позу у огня и приятель. – Мы в детстве без этого не обходились.
– Где же в городе удавалось? Не Кремль ли поджигали?
– Да вроде без этого обходились. Мы с пацанвой его весь облазили. – Валерка оживился, мечтательная улыбка расползлась по его физиономии. – Эх! Если вспомнить, что творили! Всё спорили, кто на башню до верхушки заберётся. На ту самую и, заметь, без верёвки.
– Это на какую же?
– С которой сам Разин воеводу и попика сбросил. Не читал, что ли?
– Читал. Про это, друг мой, я как раз успел многого начитаться. Знаю теперь, может быть, поболее некоторых учёных столоначальников.
– Ну и что?
– Во-первых, Разин митрополита Иосифа ни с какой башни не сбрасывал. Этим печальным и позорным проступком прославился его атаман Васька Ус. Был такой, погиб ещё до того, как самого Степана Разина казнили. Во-вторых, и башни той к твоим годам в Кремле уже не было, её давно сломали, а может, и взорвали, так как она грозилась развалиться и зашибить гуляющую публику. Хотя, не скрою, специалисты высказывают и другие причины.
