– У них это есть, – подпёр голову Валерка, засмотревшись на пламя. – Иконы с плачущими глазами, чернеющие лики, потом оказывается, что за доской целый аппарат с набором капельниц и другая механика.
– Мне вот что порой думается, – я не стыдился перед приятелем откровенничать, меня самого достало до кишок, давно уже хотелось с кем-то поделиться, а с кем? Федонина смешить? – Может быть, чудодейственная сила креста в том, что люди до сих пор архиепископа Митрофана не забывают. Ведь память – это в определённой степени вторая жизнь. Слышал мудрость – вспомни меня, и я буду жить вечно?
– Здорово! – сверкнул глазами Валерка. – Но это же философия, а не чудо.
– Разве? А вокруг нас что? Легко жить собрался.
– Я не об этом.
– А я как раз. Митрофан мог спастись. Ему не раз предлагали бежать из города, где нависла угроза реальной расправы. И даже не как заговорщик или контрреволюционер, а просто церковнослужитель, он наблюдал своими глазами эту опасность. Служителей культа расстреляли к тому времени в городе немало. Они были духовными противниками, а их идеи не менее опасны и серьёзны, чем бомба за пазухой, нож в кармане или яд в стакане. А Митрофан отказывался, словно сам искал смерти. Он не боялся её. Возьми Иисуса Христа…
– Но!..
– Погоди, погоди. Многие считают, что до того, как стать идеей, он был материален. Но этот молодой человек выбрал смерть. Чтобы жить вечно. Вот в чём сила и смысл этого парадокса. И Митрофан похоже…
– Фанатик?
– Герой!
– Я бы…
– И потом… Знаешь, что мне священники отвечали, когда я их, подобно тебе, укорял тем, что крест, мол, не сотворил чуда владельцу?
– Догадываюсь.
– Владелец креста сам должен просить и желать этого.
– А Митрофан, выходит?..
– Ты сам ответил на вопрос, который меня мучил всё это время. Кстати, как я уже говорил, об этом свидетельствуют все дальнейшие события, последовавшие после возвращения его из Питера. После второй революции началась Гражданская война. Разбитая 11-я Красная армия отступила к городу, притащила с собой страшную болезнь – тиф. Митрофана и его свиту попёрли из Кремля, как он ни сопротивлялся, убеждал, что грех храм военными заселять. Выброшенный на улицу из Успенского собора, он ютился по случайным углам у церковнослужителей. Ему стали угрожать расправой, друзья устроили побег, чтобы спасти, но он отказался. Уже тогда раздавались призывы о расправе. Он не принял декрет Ленина о церкви, не хотел бросить собор, устраивал проповеди, одним словом, был у власти как бельмо на глазу.
– На что он надеялся?
– Когда в соответствии с Декретом начали закрывать церкви, среди священников появились протестующие, естественно, пошли аресты недовольных, а затем и первые жертвы. По приговору чека было расстреляно несколько священников. Скоро появились случаи, когда с церковнослужителями обходились без суда и следствия. Нависла угроза ареста Митрофана. Близкие к нему лица пожелали вывезти его из города. И знаешь, что он им ответил? Я могу процитировать его слова наизусть, во всяком случае, так, как они записаны в бумагах, которые показывали нам с Федониным.
– Ну-ка, ну-ка, – навострил уши приятель.
Я не мог ничего забыть, слишком впечатлили меня фразы, которые однажды я сам прочитал с дрожью в душе. Наверное, также с дрожью в голосе я и повторил приятелю:
– «Вы предлагаете мне побег, и это в то время, когда у нас на глазах расстреливают невинных. Я никуда не уеду, на моей груди Крест Спасителя, и он будет укорять меня в моём малодушии. Хочу спросить и вас: почему вы не бежите? Значит, вы дорожите своей честью больше, чем я. Знайте, я совершенно чист и ни в чём не виноват перед своей Родиной и народом».
Валерка не сводил с меня глаз.
– Слушай, он и про крест тот самый упомянул?
– Если я ошибся, то только в перестановке отдельных слов, но не думаю, – перебил я его
[2]. – Чуешь одержимость этой личности? Он явно шёл к своей финальной цели сознательно. А его роль в заговоре?.. Пока дело из архива не получим, повременим с выводами.
– Но приговор-то есть?
– Наверное. Я же говорю, заглянем в дело, будет ясно всё наверняка.
– А с Иосифом ему, значит, так и не выгорело?
– Мне представляется, это стало последней точкой в деятельности архиепископа Митрофана, после чего он и был арестован. Одержимый этой идеей, Митрофан, досаждая властям, допекал их прошениями разрешить провести 11 мая теперь уже 1919 года торжества в честь митрополита Иосифа и пропустить верующих астраханцев в Кремль к гробнице священномученика.
– Слушай, Данила, ты шпаришь по-ихнему, как будто всё время только этим и занимался.
– Поживи с моё. У меня мозоли на глазах и пальцах от этого дела.
– Воздастся. Не гневи.
– Ты прав, мой друг, слишком заноситься грех, и вот здесь, – с важным видом поправился я, допивая чай, – я и попался. 11 мая – это дата уже тогда ушлав прошлое. Старый календарь канул вместе с династией Романовых. Архиепископ Митрофан наметил освящение Иосифа провести 24 мая. Это по новому, то есть по нашему, стилю. Ему напрямую не отказали, но 23 мая, словно ненароком военные издали распоряжение о полном запрете каких-либо богослужений в Успенском соборе, а также, словно забывшись, запретили вход верующим в сам Кремль. Архиепископ пустился на хитрость и перенёс осуществление торжеств в Знаменский храм, что был построен как раз в ознаменование освобождения Астрахани от разинцев, казнивших митрополита Иосифа.
Валерка раскрыл было рот в вопросе, но я его перебил.
– Не спрашивай. Знаменского храма или церкви, как говорят в народе, ты нигде у нас не найдёшь. После революции уже к тридцатым годам её уничтожили, их вообще сровняли с землёй столько, что сосчитать составит большого труда. И не спрашивай меня, откуда мне это известно. Ладно?
Валерка только губы поджал.
– Затеяв всё это, конечно, Митрофан опять рисковал. Но главная трагедия, о чём он не догадывался, могла произойти спустя несколько часов. Когда верующие с ним во главе крестным ходом подошли к Кремлю, их встретила рота солдат с пулемётами. Был отдан приказ стрелять, и только чудо спасло жизнь архиепископа.
– Значит, всё-таки произошло чудо! – не удержался Валерка. – А как же крест? Как он выглядел? Что о нём рассказывают те, кто его видел?
– Разное. Но о крупных алмазах, бриллиантах, других особых выкрутасах церковнослужители не упоминают. Собственными глазами видевших и живых пока не удалось установить. Была надежда на бабку Ивелину – Толупанову Ивелину Терентьевну, но, увы, Павел Никифорович просчитался. Она вначале расхвасталась ему сгоряча, что собственными глазами видела этот крест на груди Митрофана, но когда тот начал уточнять у неё про камни, алмазы, другие детали, старушка засмущалась и покаялась, что со слов мужа расписывала диковинный крест. Правда, она назвала одного крамольного богослова, который жив и уж точно этот крест близко видел, так как дружен был с отцом Митрофаном, но фамилию запамятовала. Придётся мне к ней ехать и допрашивать дополнительно, она намекнула, будто муж её записки какие-то делал, тетрадку прятал, чтобы не отобрали, а умирая, ей передал. Обещала отыскать.
