Федонин на меня глаза вытаращил, рот открыть никак не может.
– Зеркала – это вроде канала общения одного мира с другим, если на современный язык перевести – с потусторонним.
– Чего ты несёшь! – наконец прорвало его. – Что за бред? И это я слышу от!..
Он задохнулся от возмущения.
– Вы меня тоже придурком-то не считайте, Павел Никифорович, – прищурился я. – Я ведь обидеться могу. Мне что старые люди говорят, то и я вам повторяю.
– Да разве до такого можно додуматься?
– Здесь сектантством пахнет! Вот куда я клоню. Неужели вы меня… за дурачка считаете?
– Сектантство? – он вроде начал отходить, лицо с красного к нормальным оттенкам возвращаться стало. – Нет. Откуда ему быть? Семиножкин глубоко верующим человеком был. Вон икон сколько в квартире! Сам рассказывал. Разве он потерпит?
– А в её комнате икон не было. Обходилась без них вдовушка. А Семиножкин мог и не догадываться.
– Такой зрелый мужчина? Нет. Глупость.
– А может, и стал догадываться после женитьбы, а потом уже поздно. Почему он не доверил ей своих тайн? Сейф-то прятал от жёнушки!
– Ты её подозреваешь?
– А вы?
Федонин за ухом почесал, задымил «беломорину», задумался.
– Я женщинам, особенно красивым, да к тому же моложе возрастом, никогда не верил, если даже глазки строили.
– Неправда. Ваша Нонна… – начал я.
– Свою в расчёт не беру. Особый случай. А вот насчёт твоей версии?.. Она, конечно, не нова, мы её, помнишь, сразу не сбрасывали со счетов, а сейчас она пробиваться наружу стала. Я тебе скажу – вполне вероятен союз двух молодых за спиной старика Семиножкина. Поэтому я команду Юрию дал; за квартиркой вдовы уже следят. Так, на всякий случай, но пока ничего особого замечено не было. А вот то, что Серафима Илларионовна темнит, я тоже подметил.
– Интересно?
– Про причину его увольнения из больницы пытаю, а она начала, как ты, ахинею разную нести, мол, юношескую ошибку ему припомнили, он ещё в студенческую пору необычным увлекался, эликсир молодости какой-то мечтал добыть, даже опыты над сокурсницами делал, за что чуть не вышибли.
– Все мы этим страдали! Ахис мунди, – вырвалось у меня.
– Чего? – не понял Федонин.
– Я так. Это скорее понятие, чем объект.
– Нет, уж ты снизойди до меня, глупого, раз латынью заговорил.
Тон старшего следователя был соответствующий, я, конечно, дурака свалял, надо было держать язык за зубами, нечего выпендриваться явно излишними знаниями, но назад дороги были отрезаны оттопыренной обиженной губой старого лиса.
– Алхимическое золото, вечный двигатель, эликсир молодости – пуп земли, вокруг которого человечество испокон веков нос водило, всё пытались найти, а не удалось. И сейчас умников хватает. Буквально – ось мира.
– Вот за эту ось ему и доставалось всё время. Только начал врачевать наш Аркадий Викентьевич, удумал гипноз применить на одной из своих пациенток. Да так, что та чуть не окочурилась. А ведь терапевтом был!
– Слава богу, не хирургом.
– Но сколько нервов мне стоило, чтобы от неё правды добиться!
– А зачем от неё? Я в больницу схожу. На прежнее место работы. Или уж в облздравотдел. Личное дело-то сохранилось. Аркадий Викентьевич интересует нас всё больше и больше. Если у него в детстве неординарные помыслы были добыть такое, о чём мечтало человечество ещё с дней Средневековья, то, прослышав об алмазном кресте архиерея Митрофана, он бы с ног сбился, а свою мечту постарался б исполнить.
– Вот-вот, – будто только этого и дожидался старший следователь, усмехнулся мне и ненароком добавил: – Ты, Данила Павлович, вообще займись его личностью. Глубже, так сказать, прокопай. Чую я, скоро нам это очень понадобится. Больно уж Аркадий Викентьевич долго от нас бегает. Пора б ему и появиться.
– Объявится. Мужчина тонкой психологии, без женского пригляда, ласки и заботы ему не справиться. Серафима Илларионовна не такая особа, чтобы её забыть.
– И с опознанием нам следует подумать, – не дослушал моего глубокого философствования старый лис. – Ты, Данила Павлович, раскинь умишком, кого туда свозить?
Я поздно включился, глаза на него вскинул:
– В морг-то?
– Сам понимаешь. Я сегодня занят буду. Змейкин опять меня беспокоит. Из тюрьмы звонили – жаловался он начальнику, следователя, то есть меня, просил. Видно, проснулась совесть у злодея, хочет пооткровенничать. Я до вечера им заниматься вынужден.
– Славненько. У меня тоже планы были. А может, старшему следователю Зининой всё-таки перекинуть дело об убийстве этих двоих мазуриков на кладбище? Вы бы поинтересовались у Колосухина, Павел Никифорович. Она бы и произвела опознание. С чего бы это нашему интеллигенту, тайному магу, поэту и любимцу женщин на кладбище оказаться? Его если и найдем где, то по меньшей мере в гробнице фараона.
Федонин не мог переварить такой наглости, он минуты три меня взглядом по земле укатывал, пока его самого не пробило:
– Это ж надо к Игорушкину идти! – сощурился и раскраснелся он. – Боюсь, он уже оперативку сел проводить с начальством. Колосухин ко мне заглядывал, туда спешил. А оперативка, сам знаешь, хорошо, если к обеду разойдутся. Нет уж, Данила Павлович, готовься сам. Думаю, Донсков с минуты на минуту трезвонить станет. Он меня ещё вчера предупредил.
«Вот оно как, – покосился я на Федонина, – старый лис уже давно всё решил с этим опознанием. Меня он только приглаживал, подготавливал. А раз так – не вырваться из его цепких лап. Придётся топать в морг».
Из всех подсобных учреждений, помогавших и мешавших сыщикам и следователям, морг был для меня самым несимпатичным. Тяжело начинался понедельник: накануне ночь с причудами и почти без сна, все на нервах, утреннее ревю с двумя трупами, вытащенными из-под гроба покойника и вот ожидаемое свидание с пунктом назначения, которого не миновать в конце концов никому. Я с тоской закурил вторую уже сигарету, подошёл к аквариуму с беззаботно резвящимися безмозглыми существами; одна крупная и противная, с отвислым брюхом, золотым хвостом и хищной пастью бросилась к стеклу мне навстречу. Неужели ей и меня захотелось попробовать на вкус?
– Павел Никифорович, всё забываю спросить, они у вас хищные особы?
– Были травоядными всё время, – с сомнением, как мне показалось, покосился он на меня. – Это ты про ту, что тебя пожирает глазищами?
– Угу.
– Про эту не знаю. Червей жрёт.
– Ага!
– Она и на меня глаз положила. Как-то кормил, за палец тяпнула.
– А бывает, чтобы они перерождались?
– А кто их знает? Если уж на кладбище могильщики добрались друг до друга, что с этих, младших наших братьев, взять?..
