Так или иначе, но из пьяных россказней, соображал он, однозначно следовало, что маниакальной своей одержимостью найти диковинную поповскую вещицу Викентий Игнатьевич заразил и своего сына. Помощники-дружки в один голос заявляли, что сынок пуще папаши помешан на той штуковине. Имея предрасположения к различного рода таинствам и колдовству, тот у себя на квартире издавна занимался различного рода химическими экспериментами, однажды чуть весь дом не спалил и уже в зрелом возрасте был изгнан с работы за незаконное врачевание. Одним словом, представлял собой личность тёмную и зловредную на грани безумства, чему виной была ещё и их прислуга, тайная сожительница отца, иранка или турчанка по имени Мирчал, по молодости обитавшая при Викентие Игнатьевиче, а после, когда сын отделился и переехал, приглядывавшая за ним. Впоследствии эта восточных кровей особа разбила брак Аркадию Викентьевичу, но тот особо не переживал и больше ни о какой женитьбе не помышлял.
Добытая информация заставила Князева на первых порах настороженно относиться к различного рода поручениям сына и отца, но все они касались их общего промысла, связаны были со сбытом икон, книг и других церковных раритетов; откуда это бралось, Князев не допытывался, а потребители его интересовали постольку, поскольку их интересовал поступающий к нему товар.
Жизнь стала приобретать спокойную закономерность, в ней всё было отлажено до мелочей: наперёд можно было предугадать, когда поступит сигнал, где следует получить продукт, куда его доставить и сколько за него просить. Это походило на их старую речку, тихо и плавно веками несущую свои воды вниз к морю, и Князев успокоился, обретя солидность и уверенность. Он построил небольшой домик недалеко от кладбища, завёл живность во дворе, женщину, в землянке почти перестал ночевать, подумывал о сладком покое и благостной старости.
Тогда и грянула беда. Откуда прежде ждал: от Аркадия Викентьевича.
В тот день хоронили знакомого, Князев не сдержался, там же у могилы выпил с родственниками покойника, а вечером на нервах выставил братве, нарушая традицию и не дожидаясь выходного. Крепко приложился и сам, а когда вповалку все храпели в землянке, свалился на его голову Аркадий Викентьевич весь не в себе. Прибежал с чемоданчиком, растерянный, напуганный, твердя, что исполнилась мечта, добыл он то, о чём мечтал всю жизнь. Просил одного – укрыть до утра, а днём умчится из этих краёв, так как оставаться ему небезопасно. Князев не противился, но очухался Прыщ и вспомнил Викентия Игнатьевича. Сынок дико рассмеялся, поднял крик, что делиться не намерен и вообще это не их дело, но Прыщ спьяну вцепился в чемоданчик, и началась настоящая драка. Аркадий Викентьевич крепче и трезвый начал душить помощника, Князев, с собой не совладав, схватил сынка за голову, хотел оттащить, но сил не рассчитал, хрустнул шейный позвонок, шляпа осталась у него в руках, а тело обмякло и на пол сползло. Тут сынок и умер. До утра в себя приходили, Жучок присоединился, проснувшись, втроём мытарились – что делать, как отцу такую весть доставить? Лишь тело укрыли под утро, стук в дверь, Князев к порогу, а к ним охранник прётся, Карпыч, учуял неладное. Пришлось и с ним решать. Об этом Прыщ Князеву подсказал, впрочем… впрочем все они втроём оказались скованы с той ужасной ночи одной страшной цепью.
Вот эти тягостные, жалящие мысли угнетали теперь Матвея Спиридоновича Князева, бывшего бригадира могильщиков, бывшего солдата штрафного батальона, бывшего вора, а теперь ещё и убийцу. Невольного, мало соображавшего в те минуты, но убийцу, враз утратившего и будущее, и всякие надежды на него. Странное дело, но гораздо сильнее пугало его другое. Когда спрятали тела убитых, когда отрезвели, унесли ноги в укромное место и спрятались на квартире у знакомого Жучка, Князева стала душить тревога, как сообщить Викентию Игнатьевичу о случившемся, как убедить его в том, что смерть сына случайна и наступила по его собственной вине, что не захотел делиться с отцом своей добычей. В этом вся причина, а к чемоданчику проклятому никто из них никакой корысти не имел и не имеет. Чемоданчик он открывать запретил и держал при себе, ночью кладя вместо подушки под голову. Был уверен – в нём его прощение и спасение.
Втроём сошлись на одной мысли: действовать через прислугу – Мирчал, к ней имел доступ пронырливый Жучок, Аркадий Викентьевич не раз отправлял с ним отцу вырученные от сбыта икон деньги. Тот сам из дома не выходил, посылал «нацменку», как её переиначил Жучок, и место у них было оговорено для таких встреч на Больших Исадах у канала, там всегда народу столько, что иголку в стогу сена легче найти, чем поймать кого-то. Жучок взялся передать записку хозяину с просьбой о встрече, чтобы всё рассказать и покаяться. Одно условие поставил посыльному Князев – к дому Дзикановского близко не подходить, чтобы сыскарей на их логово не навести. Однако учить Жучка было лишним, он своё дело знал и уже на следующее утро, как покинули они кладбище, отправился на поиски прислуги. Однако к вечеру вернулся с кислой физиономией. Неудача поджидала и при второй попытке. Рискуя, Жучок нарушил запреты и, побродив возле дома, поспрашивав соседей, добыл сведения, что Викентий Игнатьевич слёг, Мирчал от него не отходит и даже на похоронах, вероятно, будет одна, так как врачи запретили отцу вставать.
– Он нас во всём проклинает! – метался по комнате Прыщевский. – Матвей Спиридонович, разреши мне попытать счастья. Я в парикмахерской обкорнаюсь, с мордой что-нибудь сделаю, одежду подберём, попробую?.. Проберусь к нему, расскажу, как всё было, покаюсь.
– Схватят тебя легавые, – махнул рукой Князев. – У тебя всё на роже написано, как её ни крась.
– Что же? Пропадать нам? – Прыщевский только не стонал. – Я Викентия Игнатьевича знаю. Он нам не простит! Его ребятки нас отыщут и тогда уж разговаривать не станут. Он денег на это не пожалеет. Делать надо что-то! Делать!
И тогда Князев решился на крайние меры.
Глава VIII
Ковшов, прощаясь с убегавшим из кабинета сыщиком, не ошибся в своих догадках. Капитана Донскова лихорадило действительно по серьёзной причине: везунчику Дыбину снова улыбнулась фортуна. Тот обеспечивал наблюдение за похоронами Дзикановского и засёк одного из скрывшихся могильщиков.
Произошло это утром, когда капитан отправился уговаривать полковника Лудонина не спешить с совещанием у генерала. Теперь тело Аркадия Викентьевича, несостоявшегося врача и мнимого приятеля коллекционера Семиножкина, должны были предать земле, как положено. Однако – не заладилось. Смущаясь, лейтенант Дыбин передал в отдел, что к воротам морга, откуда предполагался вынос, прибыли лишь домработница отца покойного по имени Мирчал и соседка Семиножкиной, уже хорошо известная Бокова Матрёна Никитична. Возле самогó отца в это время дежурила «неотложка», вставать с постели ему не позволили врачи, со слов соседки вдова тоже пребывала в болезненном состоянии. «Вот и весь эскорт в последний путь, – удивлялся Дыбин, докладывая обстановку, – особо присматривать не за кем».
Особенно ни на что не надеясь, Донсков отдал команду продолжать наблюдение, и вот совсем недавно от лейтенанта поступили сведения, что появившийся на кладбище одноглазый Жучков по кличке Жучок контактировал с домработницей, а после захоронения тела скрытно проследовал за ней в город.
