Плечи его выпрямились, голова слегка откинулась, в решительном жесте он, не замечая меня, глядел мимо, куда-то вперёд, сквозь стены и своего книжного мирка.
– Я у вас в гостях, Аркадий Ильич, – смутился я его взволнованным видом и, стараясь выбраться из неловкого положения, попробовал отшутиться: – А с гостями ссор затевать не принято.
– Надеюсь, вы искренни.
– Позвольте, но в учебниках и в современной исторической литературе нет ничего подобного…
– Мы попусту тратим время, Данила Павлович. Вы принимаете мои условия?
– Конечно, – поспешил я, совсем смутившись его боевым видом. – Только встречная просьба и у меня. Постарайтесь без эмоций и… личных оценок. Меня интересуют факты и те обстоятельства, которые я обозначил.
– Факты?! – привстал старец, но дрогнул лицом, сдерживая эмоции, покачал головой в раздумье, прищуренным глазом гневно ожёг меня. – А вам известно, что до сих пор останки убиенных архиепископа Митрофана и епископа Леонтия не захоронены с должными христианскими почестями?
Что я мог ответить? Конечно, я допрашивал его. Я делал записи тут же в протоколе, разложенном на портфеле. И конечно, я мог возразить, что вопросы положено задавать мне, а ему отвечать. Но язык мой, что называется, не поворачивался, допрос превратился в доверительную беседу, и я чувствовал, как искренне проникся собеседник. Но и это было только половина всей правды. Вторая и, может быть, более важная заключалась в том, что с некоторых пор я начал догадываться кое о чём. Эти догадки грызли мою душу, а слова старца подливали в огонь прямо-таки кипящее масло новых сомнений.
– Неужели вашим государевым органам и сия истина неведома? – не скрывая удивления, впился в меня пронзительным взглядом старец, и мне угадывались в нём горечь и даже страх. – Глубоко же в своем грехе погрязли особи, рядившиеся в одежды смиренных агнец.
– Что вам известно, Аркадий Ильич? – повторил я, стараясь его успокоить. – Вы остановились на кресте, подаренном патриархом Тихоном архиепископу Митрофану.
– Ключарь Успенского собор Дмитрий Стефановский, мир его праху, рассказывал мне по строжайшему секрету историю, – произнеся это, старец смолк, задумался, будто собираясь с духом. – Но смею сам сомневаться, поэтому не решаюсь распространяться на сей счёт.
– Говорите, – не стерпел я. – Все версии ценны.
– Версии?.. Ну слушайте. В последний час перед изгнанием из Кремля, когда над владыкой Митрофаном по-настоящему сгустились тучи и друзья стали молить его о побеге из города, он попросил всех удалиться, а оставшись со Стефановским, которому доверял как себе, проследовал с ним в нижний храм кафедрального собора будто бы для того, чтобы под алтарём в земле схоронить свои драгоценности. Поступил ли он так и с подарком патриарха неизвестно, в последние минуты отец Дмитрий укрыл глаза, соблюдая почтение, а после ни панагии, ни других драгоценностей ему уж видеть на архиепископе не приходилось.
– А крест тот?
– Он мог спрятать его на груди под одеждами.
– Но что же потом?
– Крест могли сорвать нечестивцы при расстреле.
– Исключается, – едва не заскрежетал я зубами. – Расстрел и тогда осуществлялся хотя и во дворе тюрьмы, но с приглашением врача, властей. Инквизиция и та своих врагов сжигала принародно. Эта мера чрезвычайная, но публичная. Сам Атарбеков на городском собрании большевиков по приказу Кирова тут же объявил во всеуслышание о расстреле, и газета «Коммунист» опубликовала…
Он не дал мне договорить, медленно поднялся на ноги, видно было, что не вовремя у него схватило спину, он даже губы сжал, гася боль, а лицо заострилось и глаза сверкали:
– В тюрьму мученика не помещали.
– Как?
– После ночного ареста его привезли в дом купца Степанова, где размещалась губчека. Там же вскоре оказался и епископ Леонтий. Неслучайно Атарбекову понадобились оба вождя: архиепископ главенствовал у православных, Леонтий – в стане раскольников. В итоге оба оказались в клетке. Здесь, в грязных складских подвалах, их мучили, решая участь. За несчастных ходатайствовал сам Мина Аристов, геройский командир славной Железной гвардии, и Атарбеков принял просителей. Но коварен был его ужасный замысел и беспощаден от начала до конца: достойного человека решил он облечь на позор, объявил заговорщиком и тайным отравителем. Разве более чудовищного и нелепого можно умыслить?!
– Откуда вам известно такое? – вскочил я с кресла.
– В ночь перед собранием большевиков, кое вы упоминали, в камеру ввалился комендант Волков, выволок обоих арестантов во двор, где от пуль чекистов они приняли смерть.
– Кто это видел?
– И весь следующий день их тела валялись как падаль в груде расстрелянных, – старец бледный, но неестественно спокойный, не слышал моих слов, он словно пребывал в другом мире и разговаривал совсем не со мной и не говорил, а молил кому-то неведомому, всесильному жаловался. – Их были десятки!.. И вздымались они кровавой горой к небесам!.. Об этих отравителях и славословил с трибуны Киров.
Похоже, старец был в трансе, ни кровинки в лице, ни движений; он смолк, обессилев.
– С чьих слов придумано всё это?
– С чьих слов? – словно эхо повторил он. – Я же вас предупреждал, в живых никого не осталось. Но дождёмся мы высшего суда, и тогда выйдут они все, а первым Ванюша Пупов, каждое утро носивший передачки арестованным. И скажет он, как конвоир подвёл его к окошку складского двора, и узрел он повозку, накрытую рогожей, с босыми синими ногами… А потом учинят допрос караульному Терехову, который расскажет, как ночью выволок комендант Волков сонного мученика Митрофана во двор, где с револьвером поджидал Атарбеков… И множество очевидцев пройдёт перед тем великим судом от следователей до палачей, от священников до простых смертных, и не осмелится слукавить ни один.
Влага выступила у него на лбу, испариной покрылось лицо старца, пошатываясь, он упал на стул. Я бросился искать воду, но он остановил меня слабым жестом руки:
– Откройте окошко. Это сердце… – голос его оказался твёрд, хотя совсем тих. – Сейчас отпустит.
Свежего воздуха, признаться, не хватало и мне. Несколько минут мы оба молча наслаждались его живительной силой. Я всё же отважился отыскать дорогу на кухню и принести графин с прохладной водой. Мы с недоверием присматривались друг к другу, но, отпив глоток, придя в себя, старец вдруг закивал мне головой:
– А насчёт креста и его розысков вы, кажется, правы.
Я насторожился.
– Могилу обоих мучеников у монастыря разрывали, учиняли беспорядки, как ни пытались укрыть её монахи. Грешили на беспризорников, видели их у стен, гоняли. Но в то время чекисты ещё не могли найти самой могилы. Кто-то сообщил, что мучеников тайно захоронили вблизи стены, и они сбились с ног в поисках.
– Почему их похоронили у монастыря?
– Вы не позволили мне договорить.
