– Значит, ни единой ссадины на трупе?
– Абсолютно.
– Выходит, отравление?
– Голубчик, Юрий Михайлович, как вы нетерпеливы! Задайте этот вопрос Владимиру Константиновичу Югорову. Патологоанатомы и эксперты – народ самый точный.
– Фоменко! – враз переключился с одной темы на другую капитан. – Как там Семёнов? Что передал при последней связи?
– Парочка вошла в квартиру. Дом полностью оцеплен. Ждёт дальнейших распоряжений.
– Значит, родитель решил проведать покойного сына?
– Квартиру, капитан, квартиру Аркадия Викентьевича.
– Как думаешь, зачем?
– Я уж затрудняюсь и думать. Семёнова бы самого спросить. Он у нас аналитик. Опять небось ищут чего-то?
– Отправились, значит, вдвоём…
– Вдвоём в этот раз, – Фоменко даже затылок почесал, напряг все свои мыслительные процессы, сидя на диване рядом с капитаном, он расслабился от всего происшедшего. – В тот раз, когда Викентий Игнатьевич решил квартирку впервые посетить, он в одиночестве прохлаждался.
– А в этот раз вдвоём, значит? – размышлял Донсков.
– Вдвоём, и чемоданчик с собой князевский прихватили… – повторял за ним старший лейтенант.
– А ещё что у них в руках было? Не заметил?
– Можно с Дыбиным связаться. Тот зафиксировал каждую деталь.
– А сам не помнишь?
– Как же, помню…
– Ну?
– Оба в шляпах, в плащах… Она его придерживала… под ручку, а в правой руке чемоданчик тот, который Князев им нёс.
– Сумки в этот раз не было?
– Сумки нет. Не было. Но у него трость в правой руке была.
– И всё?
– И всё.
– А если подумать? – въедливо впился глазами капитан в старлея.
Медслужба в полном составе уже стояла в дверях, собираясь уходить и ожидая конца этого затянувшегося странного разговора, чтобы распрощаться.
– Чего ты меня пытаешь, командир! – не выдержав, вскочил с дивана Фоменко. – За тот перелом я уже извинился. Кстати, было б хуже, если не ошибся.
– Я знаю, зачем тебя пытаю, – не сдавался Донсков. – Тебе не показалось, будто выглядели эти двое как чёрные грачи?
– Чего?.. Да… В чёрном оба.
– Вот! Будто в трауре!
– Ты думаешь, командир, подыхать пошли?
– А чего им туда б переться? На родные погосты? Это же родительский дом Дзикановских! Немедленно выезжаем туда!
– А здесь?
– Оставь ребят. Пусть ждут медэкспертов. А Семёнову передай, чтоб без нас ничего не предпринимал!
Хорошо всё-таки, что ночью городские улочки нашего города пустынны. То, что они без света, даже лучше, фары мчащегося с бешеной скоростью автомобиля вспарывали кромешную темноту, словно нож консервную банку, и всё озарялось впереди, расступалась тьма по кругу, ни встречных тебе, ни тусклых фонарей на столбах, ничего не отвлекает водителя.
Постовой из группы Семёнова остановил их задолго до подъезда к нужному дому.
– Растёт младший лейтенант Семёнов на глазах, – хмуро пошутил Донсков, выскакивая вместе с Фоменко из машины. – Видишь, где посты расставил!
– Он, когда в крапиву сиганул ещё утром, тогда уже впечатлил, – съязвил Фоменко. – Зреет молодой.
Семёнов доложил обстановку коротко, чётко, в несколько слов: в квартире оба, свет не включали, сидят при свечке на кухне.
– Что это они кликушествуют? – вытаращил глаза старлей на капитана. – Ты как в воду глядел, когда про одежду чёрную вспомнил.
– Чемоданчик при них? – Донсков не сводил глаз с Семёнова.
– Был. У дамочки. Турчанки.
– А ты высмотрел?
– Под фонарём обернулась. Глазища, я вам скажу! – Семёнов поёжился. – В белых блюдцах чёрные маслины.
– Впечатлительный ты. Заметила вас?
– Нет.
– А эти? Три гусёнка?
– Жучок, Прыщевский и Шкет?
– Ну да.
– Подобрал. Чего им без толку болтаться? Воронком в КПЗ отправил.
– Молодец, лейтенант. Что от Дыбина?
– Лудонин после нашей информации о смерти Князева на связь не выходил.
– Сколько уже?
– Минут десять.
– Обсуждают ситуацию с генералом.
– Что будем делать? – Фоменко глянул на капитана. – Брать их надо! Прошлый раз прождались! И эта парочка слиняла, а поганца отравленного в туалет засунули! Упустим этих, считай, операции кранты!
– Ну, допустим, как Князь оказался в туалете, ещё неизвестно, – сжал губы капитан. – Повреждений на нём нет. Свидетельств драки тоже. А Князь не так прост, если сам не захочет, с места не сдвинуть.
– Чует моё нутро, – досадовал старший лейтенант, – брать надо этих тихушников. Ишь! В траур облачились! Живыми их надо брать! Чтоб поведали нам обо всех своих поганых проделках.
– Определимся! – оборвал его Донсков, видимо, приняв решение. – Семёнов, твои стерегут у окон?
– Так точно.
– Мы с тобой, старлей, но не как в тот раз! – Донсков пистолет погладил, сунул в кобуру. – Хватит твоего «калашника». Палить будешь в потолок. И это…
– Здесь зеркала перед дверьми не будет, – хмыкнул Фоменко.
– Ну, по местам!
Они приблизились к двери, Донсков, закрывая Фоменко плечом, в этот раз аккуратно, но твёрдо оттеснил его за свою спину.
– Давай без грохота, – напомнил он ещё раз. – Что-то тут не так. Дай-ка я дверь потрогаю.
Он легонько толкнул входную дверь. Она без скрипа приоткрылась.
– Что за чёрт! – не сдержался Донсков. – Это мне совсем не нравится.
Они осторожно вошли в коридор; с кухни просачивался свет; крадучись, прошли туда. За столом перед горящей свечкой, опустив голову, сидела турчанка.
– Милиция! – не крикнул, а совсем буднично сказал Фоменко и с автоматом встал сзади женщины.
Та не шелохнулась, словно и не слышала.
– Что вы здесь делаете? – спросил Донсков, кивнув Фоменко, уже двинувшемуся с автоматом наперевес в другую тёмную комнату.
Вспыхнула лампочка.
– Викентий Игнатьевич! – донёсся из другой комнаты голос старлея.
– Где Дзикановский? – спросил Донсков и почти не услышал своего осипшего голоса.
Прокашлявшись, сказал громче:
– Вы вошли сюда вдвоём. Где Викентий Игнатьевич?
Турчанка подняла на него голову, сняла шляпу, длинные, густые тёмные волосы рассыпались по её плечам. И зрачки у неё действительно были чёрными, огромными, слезились в белых роговицах.
