– Потому что я просил тебя его не наказывать. А ты мою бумагу с прошением перечеркнул своей визой «расстрелять».
– Так тот пьянчужка на тебя с кулаками кинулся!
– Занесло тебя высоко, Жора…
– Если б не патруль, неизвестно чем бы кончилось.
– С ним ты поспешил. – Киров широко усмехнулся. – Я ему морду тоже набил. Я же из рабочих, Георгий, институтов не кончал, а кулак мой сам видел.
– А если бы…
– Я ж тебе рассказывал… что от женщины ночью возвращался. Сам знаешь, моя давно больна, а ему подраться было не с кем. Если б не патруль, мы и разошлись бы. Зачем его расстреливать?.. Рабочий же парень?
– Я твой цепной пёс, Мироныч. Призван тебя оберегать и охранять.
– В той драке всё ясно было.
– Твоё имя не должно быть запятнано.
– Эк ты хватил!
– А расскажи наутро тот забулдыга, что с самим Кировым махался кулаками?.. Что сам председатель Ревкома от бабы ночью шёл?.. Весь город сплетню подхватит! Нужна тебе кобелиная слава?
– Как ты умеешь всё переворачивать!
– Меня партия для этого к тебе и приставила, Сергей Миронович. Ты хоть с проститутками валандайся, а партию не марай. Поэтому ничего другого как чёрным по белому «расстрелять» я написать не мог.
– Хватит. С тем я на кулаках дрался, а вот архиерей при чём? Ведь ты обвинил его не просто в заговоре, но подверг позору, заявив, что он пытался отравить весь Реввоенсовет!
– О попе разговор особый. Я только приехал в этот город, а сразу почуял особую для нас с тобой опасность.
– Опять ты меня спасал? Поэтому ночью и расстрелял его во дворе ЧК, чтобы никто не видел?
– Тебе Секелов доложил?
– Следователи твои да конвоиры признались. На их глазах ты творил. Зачем тебе самосуд понадобился?
– Пришлось самому. Успел он своим духом и красногвардейцев заразить. Отказались они в него стрелять.
– Без суда порешил!
– Без суда, известное дело. А иначе не скажу, чем бы обернулось. Как во время того крестного хода, когда он Иосифа в святые прославлял, ещё в июне, забыл?.. Когда людям головы задурил и те, словно слепые котята, за ним на наши пулемёты попёрли! Много тогда полегло верующих, а архиерея не задело.
– Святой, что ли? – хмыкнул Киров с недоверием.
– Не стреляли в него солдаты. Тогда ещё я это понял.
– Значит, отказались стрелять? – удивлённо дёрнул головой Киров. – Почему? – и насторожился сердито. – Разобрался? Наказал?
Атарбеков отвернулся.
– Что же он, слова какие говорил? Приказывал? Или обещаниями уговаривал?
– Нет. Молчал он.
– Там у Кремля или у вас в ЧК?
– Здесь, если бы и попытался, рот бы раскрыть не успел. Я ему весь заряд в сердце.
– И думаешь, похвалю? – Киров руку твёрдую на плечо арестанту вскинул, рванул его так, что тот едва на ногах устоял. – Плохо ты метил, Георгий.
– Это почему?
– Есть сомнения, что не убил ты Митрофана.
– Как это не убил? Он что, опять выжил? Своими глазами видел, как снопом на землю повалился. И епископа Леонтия там же солдаты прикончили.
– И Леонтий пропал.
– Ничего не пойму. Если ты шутишь, Сергей Миронович, так это самая горькая шутка на свете!
– Когда привезли расстрелянных на Собачий бугор, стали закапывать в общую яму, двух тел не досчитались.
– Митрофана и Леонтия?
– Их.
– Не вознеслись же они на небо?
– А вот об этом среди верующих уже молва пошла.
– Украли их тела попы. И закопали тайком где-нибудь.
– Мы тоже уверены. Возниц арестовали, но те отпираются, молчат. Есть подозрения, что тела священников закопали у стен какого-то монастыря. Времени у них было мало, торопились до рассвета, поэтому возле города ищем.
– Найди их, Мироныч! – сжал кулаки Атарбеков и задрожал от ярости и отчаяния.
– Отыщем, конечно, отыщем. Чего ты так переживаешь, Георгий? Ты о своей судьбе думай. Это важнее.
– Нет! – вскричал арестант, и всё лицо его покрылось мелкой испариной, сам он, словно в исступлении глаза вверх воздел. – Нет главнее цели, чем найти их трупы! В особенности архиерея Митрофана!
– Да что с тобой? – заволновался Киров. – Приди в себя! Что тебя перепугало? Ты весь дрожишь.
– Утаил я от тебя главное. И сейчас не решаюсь говорить, боюсь, подымешь на смех или хуже того, умалишённым сочтёшь.
– Это с чего же? – Киров схватил арестанта, прижал к себе, пытаясь успокоить, по спине похлопал рукой. – Чего с тобой вдруг? Зачем мне смеяться? Наоборот, волнуюсь, как бы с психикой чего не стряслось от этих передряг.
– Я здоров, – выпрямился, почти оттолкнул его от себя Атарбеков. – Известием о Митрофане ты меня огорошил.
Ему удалось сохранить видимость спокойствия, хотя тело всё ещё подрагивало и глаза горели огнём, выдавая внутренние переживания.
– Боишься его?
– Нет на земле ни человека, ни другой силы, чтобы меня испугать, – сдвинул брови Атарбеков и зло ухмыльнулся. – Дзикановского я вспомнил. Сказки его про этого попа.
– Митрофана?
– Про крест его, – хмыкнул опять Атарбеков и сплюнул. – Да сказки всё это! Бредни!
– Однако ты их не забыл?..
– Больно уж сладкие. Попы или ещё кто поумнее распустили слух, что на Митрофане крест чудодейственный. Якобы подарок патриарха Тихона. Этот крест и спасает архиерея от смерти.
– Не поэтому ли сам в него стрелял? Проверить захотелось?
Атарбеков только хмыкнул в ответ и глаза на Кирова поднял:
– Найди его тело, Мироныч! Очень тебя прошу. Не будет покоя мне вовек, пока ты этого не сделаешь…
На этих его словах и меня словно горячей волной окатило. В себя пришёл и проснулся. Сижу в кабинете, поздно уже, стемнело за окошком. И спал, не спал, не пойму, только всё явью в сознании моём отпечаталось, будто перед глазами только что пролетело…
Часть пятая
,в которой положено бы поставить точку в нашей удивительной истории о чудесной реликвии и людях, владевших ею и пытавшихся ею завладеть, а также о том, кому же она всё-таки досталась
Глава I
Донсков пытался отговорить меня, не булгачить в столь поздний час Федонина.
– Приезжай сам, – почему-то шептал он в трубку или прикрывал её рукой, слышимость была просто мизерной. – Я и сам бы справился, но важный свидетель… особа, женщина. И, кроме того, боюсь я, начну официальный допрос, а она, вполне возможно, превратится в лицо подозреваемое или того хуже, а это, сам понимаешь, уже следственная прерогатива. Дело же в вашем производстве… Не наломать бы дров.
