– Кто же тебя надоумил без письма-то к ним лезть?
– А я перед этим книжку о тех событиях прочитал, – вытянулся прокурор следственного отдела. – Холопов автор.
– Вот выбрал себе прозвание! – хмыкнул, не сдержавшись, прокурор. – Холопов? Не нашёл ничего подходящего?
– Я и Кремлёва читал.
– Ну этот вроде умнее. Только при чём писатели?
– «Грозный год» называется, – заспешил Ковшов. – Если бы Сергей Миронович Киров с товарищем Атарбековым так же церемонились, как нам вверху советуют, бандитскую организацию заговорщиков им бы вовек не одолеть.
– Ну, ну, – буркнул Игорушкин, а сам подумал: «Вот она, нынешняя молодёжь. С него мои нотации как с гуся вода. Не видел наших бед. Непуганый» и усмехнулся: – Что за заговорщики?
– По книжке Холопова банда так и называлась «цианистый калий», Атарбеков так её окрестил. У покойника, кандидата исторических наук Мушкатёрова в «Очерках истории областной партийной организации» абзац об этом имеется. Это самый авторитетный и, кстати, единственный источник, других никаких документальных подтверждений нет, – Ковшов со значением на Федонина глянул и плечами пожал. – Тем не менее, если верить этим писателям, заговорщики цианистым калием якобы намеревались отравить весь Реввоенсовет и обезглавить одиннадцатую Красную армию.
– Это ж сколько отравы потребуется! – откинулся на спинку кресла Игорушкин. – У них что, доступ к медикаментам имелся?
– Если что и можно узнать, так это в материалах архивного уголовного дела, которое хранится в КГБ, – развёл руки Ковшов. – Мы ищем крест архиерея Митрофана, однако версия, что священник был одним из главных среди заговорщиков, это тоже пока лишь писательская догадка.
– Вот как? – уставился прокурор области на Федонина. – Чего это Холопов ваш на попов накликает? Когда они отравой занимались?.. Им народ дурачить разными сказками, это да, а тут смертоубийство?..
– Я был в КГБ, – поморщился старший следователь, хмуро помалкивавший всё это время.
– И что?
– Можно сказать, с позором выгнали.
– Справку возьмите, – Игорушкин покраснел, раздражённый до ярости кулаком по столу пристукнул. – И ответим этому Семиножкину… Закроем его обращение. Да и в Москву будет о чём написать, тогда и без приказа обойдёмся. Поставим, так сказать, точку и…
– Не поставим, Николай Петрович, – встрял Федонин и голову пригнул, словно удара опасаясь.
– Почему это?
– Умер Семиножкин.
– Час от часу не легче! – взмахнул прокурор руками. – Убили?
– Есть подозрения. Но надо заключение экспертов подождать. Вы, как уехали, тут такое закрутилось!..
– Ну вот что, – поджал Игорушкин губы. – Раз неясно, отчего скончался заявитель, все хождения в КГБ прекратить, запрос подписывать я не стану. Придёт время, возбудим уголовное дело, следствие заведём, тогда видно будет.
– А с реликвией как? – поднял брови Федонин и ручки на груди крест-накрест свёл. – Похерим этот вопрос?
– С реликвией? – вспомнил Игорушкин. – Алмазный крест – ценность историческая, принадлежит она не только архиерею, но и народу. Так что продолжить поиск.
– А как же?..
– Поработайте среди церковнослужителей. Не гнушайтесь, побеседуйте с ними. Народ этот, хоть и особый, но очень толковый. У них тоже архивы будь-будь. Не хуже государственных. И люди живые. Монахи, они долго живут, много помнят.
Глава VII
Закон подлости потому так и прозван, что срабатывает в момент, когда всё поперёк горла и хоть сдохни! Вот и в этот раз. Как ни отбивался я от Федонина, как ни отнекивался, он меня уговорил. И что же? Чуть раньше шести вечера выбрался я из конторы и в воротах на Колосухина наткнулся, он с совещания, а я зайцем мимо него. Я, конечно, достоинство сохранил, не будешь же объяснять, как мальчишка, что ты по делу, но шеф отвернулся, будто в свои глубокие думы погружён – он у нас большой интеллигент, однако ситуация, скажу я вам! Да если бы это всё!.. Только меня отец Михаил под руку взял, только мы вышли из Покровов, навстречу улыбающаяся рожа Толупанчика, прёт с вязанкой сухой воблы под мышкой и газеткой футбольной обмахивается. Этому дурно стало от моего вида. Он, конечно, тоже мне ни слова, тонкой души у нас в аппарате люди! Только подмигнул незаметно, но я-то понял, что попался, теперь так просто не кончится. Распрощались мы со священником, пошёл я по аллейке к Ленинскому парку, а он из-за угла, поджидает:
– По пивку?
– Чего караулишь?
Сашок тоже не прост, как кажется, он ещё тот дипломат с Криуш, суёт мне воблу и мину состряпал страдальческую, а сам, чую, едва не лопается от смеха, вот-вот заржёт. Рядом с церковью, куда меня Федонин снарядил, рыбный рынок, вот Толупанов после работы и завернул сюда, видно, сегодня на стадионе наши с кем-то играют.
– Я бы особо не интриговал, если Яшку здесь встретил, – толкнул меня локтем Сашок. – Готляр и не такое откаблучит. Но что тебя в храм Божий занесло? Мало с ними у нас якшаешься? Или вы с Пал Никифоровичем уже погрязли? Грехи замаливаешь?
– Отстань, – отмахнулся я. – Устал я. Ты где собрался по кружечке пропустить?
– А рядышком здесь, – обрадовавшись, потянул он меня в сторону парка. – Тихо и уютно. Или, может, со мной на футбол?
– Нет, – покачал я головой. – Мне не до этого.
Действительно, дела наши с Федониным были плохи. И ладно бы, что мало получалось от наших хлопот, что результата никакого, что Игорушкин распёк. Другое заедало. С той поры, как старший следователь, а потом и я начали приглашать в кабинеты служителей церкви в приметных одеяниях, отношение сослуживцев к нам изменилось. От напряжённого удивления оно переросло в азартное любопытство, подзуживание, а потом в подозрительное отчуждение. Дело в том, что и старший следователь, и я на все их вопросы отвечали категорическим, а потом и злым молчанием. Естественно, что аналогичное отчуждение скоро почуяли в ответ и мы. Федонин, не скрывая, тяжело переживал ситуацию.
– Два попа и были у меня! – возмущался он. – Чего все всполошились?
– И я дьякона приглашал, – добавил я.
– Разбираешься уже?
– А чего там…
– Вот. А они перебаламутились? Давеча сам Лейгин припёрся. Я ему твержу: «Деликатный вопросик поручил Петрович. Нельзя трепать лишнего». А он обиделся… дверью хлопнул.
– И со мной разговаривать перестали. Влипли мы в историю…
Так что мучились не только мы со старшим следователем, по-своему страдая от происходящего, переживал и нервировал не только следственный отдел, но и весь аппарат. Вот и сейчас потягивал я короткими блаженными глотками прохладный чудесный напиток, жмурился от удовольствия, но ждал: пройдоха Толупанчик не упустит случая, чтобы меня в который раз не попытать. Что ему соврать-то? Не расстраивать же за такое тихое удовольствие.
